Вифезда (роман из трех частей)

Часть вторая

4

Троллейбус медленно ехал по маршруту. На одной из остановок, салон опустел наполовину. Виктория села на свое рабочее место. Троллейбус двигался по проспекту, она рассматривала дома, крыши, над которыми ярко сияло солнце. Обилечивать пока никого не надо было, это значит в ее работе кондуктора возникал короткий перерыв.
– Вы знаете, какое сейчас время? – прервал ее мысли грубый мужской голос.
Повернувшись на пол оборота, она заметила, что у сиденья стоит какой-то старик. Его длинные седые волосы были украшены растами, такими маленькими косичками, а борода коротко острижена. Голубые небесного цвета глаза смотрели на нее заинтересованно, нос поддерживал небольшие овальные очки с затемненными линзами. Светлая рубашка и потертые джинсы облегали его вполне еще спортивную фигуру. В руках у него была толстая книга.
Он сел на соседнее сиденье и оперся о спинку левой рукой, точно подражая ее позе и как ни в чем, ни бывало, продолжил разговор.
– Для чего они здесь? – поинтересовался он, указывая на людей в троллейбусе.
– Чтобы доехать куда надо, – сухо ответила она, делая вид, что высматривает новых пассажиров.
На самом же деле она продолжала думать о сыне и о муже, о том обещании, что он дал перед уходом. И эти обрывки воспоминаний маячили перед глазами, но единой картины не было. Что значили эти его слова: ничего не бойся, я всегда буду с вами. Она знала, что Александр уже не испытывает прежнего восторга от своей работы. Далекие порты, красивые страны все это ему уже надоело. Как и ей, самой его частые разъезды. Она уже не помнила, когда они последний раз отдыхали всей семьей. И было ли это вообще?
Старик, однако, оказался настойчивым в своем интересе. Сообщив, что смысл действий этих людей не имеет смысла, он попросил обилетить его, чтобы он оставался добропорядочным гражданином. Только сейчас Виктория вспомнила, что она так и не подходила к нему, чтобы взять плату за проезд. Она приняла от него деньги, и протянула билет, про себя надеясь этим отделаться.
Не тут-то было – старик хотел продолжить беседу. Взяв сдачу, он спросил, что за амулет висит у нее на шее. Она не имела ни малейшего желания с ним разговаривать, ей надо было работать, но родители учили ее быть вежливой со старшими. Поэтому она, молча, сняла украшение с шеи, и протянула ему. Глядишь, посмотрит и отстанет.
– Интересно… – сказал старик, оглядев крестик со всех сторон, словно впервые в жизни видел такой предмет. – Серебряное распятие весом пять с половиной грамм.
Виктория удивилась его осведомленности. Обрывки детства промелькнули перед глазами: церковь, бабушка, как ее пятилетнюю девочку крестили. 
– Символ веры, достаточно своеобразный, – продолжал он. – Со временем потерял свою значимость для людей, как и грехопадение Адама и Евы.
– Выходит что это не догматы для нас?
– А что же еще? –  спросил он как будто сам себя. – Первоначально все это входило в текст библии наравне с выращиванием хлеба в поте лица своего и рожания детей в муках, но потом было принято за косвенную рекламу и вымарано.
– Мне кажется это неправильно, – сказал она. – В чем же тогда смысл жизни?
– Мне уже такой вопрос задавали. Один молодой человек, который всю свою недолгую жизнь мечтал стать писателем. Отвечу вам, так же как и ему. А вот в чем: смотреть лжи прямо в лицо, чтобы видеть глаза правды.
– Так не бывает. От меня вот, например врачи ждали трезвого решения, чтобы я отказалась от бесплодных надежд, а я верю, что он обязательно поправится, что будет ходить.
– Вот и правильно, – кивнул старик. – Ты ведь любишь своего сына.
Снова прошлое нахлынуло на нее. И на этот раз это было детство ее сына.
Старик тем временем намотал цепочку на руку, как будто не собирался возвращать крестик. Только сейчас Виктория заметила, что на нем одежда ручной работы, немного странного покроя, но все-таки похожая на выходной наряд туриста – впрочем, ничего особенного в этом не было. Учитывая, что лето сезон для отпусков.
– Откуда вы знаете о моем сыне? И вообще кто вы такой?
– Кто я? – переспросил он задумчиво. – Это интересный вопрос. Я тот, кто был в начале. Меня зовут по-разному: «Элохим», «Яхве», «Саваоф», «Адонай»…
Какими только заблуждениями не наполнен этот мир, – подумала Виктория. – Определенно, лучше вернуться к работе. Похоже, старик уже спятил: заявил, что он Бог.
Она не знала даже что сказать в ответ. Этот старик сначала попросил крестик, чтобы поделиться своим мнением, потом заявил такое, что не укладывается в голову.  Неизвестно что он выкинет через минуту.
– Крестик верните, – сказал она. – Мне нужно работать.
– Выполнишь одну просьбу – узнаешь, как помочь сыну.
Вдруг ей все стало ясно. Когда-то таким способом подрабатывали цыганки, обирая до липки простачков. Так это новая версия, но в такой изощренной форме, каких прежде не было.
Но, прежде чем она успел сказать хоть слово по этому поводу, старик протянул ей крестик. Она взялась за него и потянула к себе. В этот момент ее сознание, словно губка, впитало все мельчайшие подробности всей жизни от этого момента до рождения: она увидела то, что прежде оставалось без внимания; увидела любовь родителей, свой первый день в этом мире. Она увидела все, даже рождение сына в каком-то другом ракурсе, словно глазами всех участников этих событий. Такое случалось, когда человек умирал, но она была пока жива.
«Я тот, кто был в начале»,  – вспомнила Виктория, и слова эти эхом отдались в ее голове.
– Почему вы здесь? – осторожно спросил она. – Неужели мне пора?..
Всеми силами она отгоняла мысли, что пришло время умереть. Как ей было известно, встреча с создателем происходит перед самой смертью или уже на том свете. Но сейчас она не могла уйти, оставить семью на произвол этого мира.
– Не здесь и не сейчас, – сказал он, словно отвечая на ее мысли. – Причин моего появления много, но самая основная в том, что я отдал Сыну свою роль.
– Что значит «отдал»?
– Все люди, пока они не покидают колыбель, не знают что такое хорошо, а что такое плохо. Взрослея, они вкушают плод с древа познания добра и зла: они мечтают и стремиться ко всему тому, что им хотелось бы делать. Тем самым они учатся смотреть лжи прямо в лицо, чтобы видеть глаза правды.
– Как это?
– Другими словами они познают, что такое добро, что такое зло на собственном опыте. Они учатся различать плохое и хорошее, но стечением времени невежество перетягивает чашу весов в свою сторону. Поэтому понадобилось одна жертва, эта точка опоры, чтобы перевернуть самую величайшую твердыню... Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную.
Викторию не очень тронули слова в адрес всего человечества, но точкой опоры она заинтересовалась – ее сын по-прежнему был болен, что было из ряда вон неприемлемым.
– Невежество эта сила, которая кажется негативной, но в действительности она помогает человеку сделать выбор всей его жизни. Она закаляет его дух и его волю. Смысл пребывания на этой планете в одном решении: быть хорошим или плохим, стоять за добро или за зло, принять Бога или дьявола. Наконец, где провести вечность в аду или в раю. Это твое предназначение на Земле – выбрать одну из сторон.
– Даже если я этого не могу?
– Или не хочешь. Лень правит бал. От неведения и невежества гибнет народ мой. Чтобы не делал человек отсутствие истины, а, говоря современным языком, отсутствие исчерпывающих знаний, уводит его от своего предназначения.  Но то, что не убивает – всегда делает сильнее.
Какое-то время они, молча, смотрели, как салон наполняется пассажирами. Первым нарушил молчание старик.
– Люди слишком рано узнают, как им кажется, в чем смысл их жизни. – В его словах была печаль. – Может быть, поэтому они столь же рано опускают руки. Легче оставаться в неведении и добираться до цели путем проб и ошибок, чем просто усвоить инструкцию к судьбе.
Тут Виктория вспомнила, что разговор начался с вопроса о том, какое сейчас время. Как быть с ответом она не знала, но мысли об этом не давали ей сосредоточиться.
– Вопрос быть или не быть стоит с самого сотворения, и главное в нем не ответ, – сказал старик. – А если хочешь помочь своему сыну – выполни одну просьбу.
–  И чем я могу помочь Богу?
– Главное не победа, а участие, – шутливо заметил старик. – А насчет твоей несостоятельности, так это дело выбора. К тому же взять мудрое мира сего – значит изменить вашим традициям.
Тогда она сказала, что согласна на все что угодно, только бы помочь своему сыну.
– Иногда стоит начинать с нуля, – вздохнул старик. – Как бы то ни было, но ведь все имеет свою цену. – Он  вернул ей билет. – Мне нужно чтобы ты верила…
– Во что?
– Тебе решать. И не важно во что ты будешь верить в тот момент. Просто верь…
– Это и есть Ваша просьба?
– Нет, иногда это ее конечный результат. Ты понимаешь иногда,… а на счет просьбы так это просто как день. Делай, все, что попросят обстоятельства момента.
И он отправился к выходу. Троллейбус как раз остановился на остановке. Виктория собралась броситься за стариком. Но тут кто-то сзади взялся за ее плечо и начал дергать туда-сюда, да так сильно, точно хотел вытрясти душу.
Она несколько раз моргнула и поняла, что ее голова лежит на спинке сиденья. Она уснула прямо на сиденье, чего прежде не было в ее практике. И надо же, приснилось такое! Кому расскажи – засмеют. Какой-то модный бог, судьбоносное предназначение, непонятная просьба… Настоящий вздор.
Тем временем кто-то продолжал ее трясти за плечо. Виктория подняла голову, чтобы урезонить пассажира, который был так настырен. Им оказался мальчик лет десяти. Он показал проездной билет и сел на задние сиденья.
Виктория огляделась и поднялась на ноги, чтобы прогнать сонливость. На следующей остановке салон наполнился людьми, и возобновилось размеренное движение.
Наверное, так бы и катил троллейбус от остановки к остановке, если была собака вздумавшая перейти дорогу.
Впрочем, из-за того, что резкое торможение произошло на малой скорости, ничего страшного не произошло. Следовавшие за троллейбусом автомобили своевременно остановили движение. Образовалась так сказать вынужденная пробка, вокруг которой залитый солнцем город жил своей жизнью. Было по-прежнему пасмурно, небесное светило так же скудно освещало улицы с их рекламами и витринами, киосками и роскошными торговыми центрами. Несмотря на погоду широкие аллеи, обсаженные деревьями, и заасфальтированные тротуары были заполнены народом: молодежью и пожилыми, продавцами всякой всячины, мальчишками с газетами, туристами, приехавшими со всего света, – и все вокруг дышало летней порой.
Движение автотранспорта восстановилось, и троллейбус продолжил движение по своему маршруту. Перепуганная собака между тем уже бежала сломя голову по дворам, пока не оказался вдали от шумного проспекта. В одном из переулков она пронеслась мимо людей, и только один из них обратил внимание на перепуганное животное.
Александр посмотрел в том направлении, куда убежала собака. Некоторое время они сообща молчали. Соревнуясь, друг с другом где-то рядом в высокой траве, стрекотали кузнечики. Он взглянул на укрытые гравием дороги, на россыпи отсветов. Там, где виднелся проспект, его взгляд остановился на зданиях, четко выделявшихся на фоне чистого неба. И чем дольше он всматривался в бетонное скопище, тем сильнее им овладевало чувство доселе не испытываемого неудобства.
Сняв с себя куртку Александр, бросил ее в руки самому здоровому парню. Тот без разговоров применил нож, разрезав у нее подклад. Он достал длинный вакуумный пакет и вскрыл его, распространяя такой, звук словно прокололи автомобильную шину.
– Что, не доверяешь мне? – возмутился Александр.
– Шурик, если ты облажаешься тебе будет очень плохо, а потом и нам за компанию,  – сказал он, кивая. – Даже чукче ясно!
Змей выдавил из плечей смолянистую голову, его пронзительные глаза цвета агата пошарили по сторонам сосредоточенно.
– А всем остальным не ясно, – сказал он. – Сухой объясни, причем здесь чукчи?
– Не мешай, Змей.
– Нет, все-таки я хочу разобраться…
Иногда у Сухого складывалось такое впечатление, будто напарник ему достался недоделанный. Он порой не улавливает простых вещей. Он указал на вскрытый конверт.
– Вот здесь чужая собственность, – объяснил он. – Эта собственность не твоя, ни моя и даже не его. Наше дело взять это и доставить заказчику!
– Во как! – Змей прикинулся дурачком, задумчиво почесывая затылок, над маленькой косичкой. – А я думал: мы работаем сами на себя.
– Правильно думал, мы же с тобой одной крови, - отозвался он. – Рыбак рыбака видит издалека.
– Сам дурак! – парировал он сердито.
– Взаимно друг мой.
Сухой осмотрел содержимое пакета. Некоторое время он молчал, сверяясь в уме с имеющейся информацией о том, что должно быть в нем. В высокой траве, продолжали стрекотать кузнечики.
Александр посмотрел на него, не понимая, почему тот, рискуя всем, занимается контрабандой. Хочет заработать большие деньги?! – подумал он. – Но зачем они нужны будут ему, если он проколется? В случае неудачи из этого бизнеса одна дорога – на тот свет. А там ему деньги не пригодятся.
И всегда это вызывало у него недоумение. Зачем?.. Зачем все эти старания, зачем копить богатства на этой земле. Неужели чтобы потом уйти, и оставить все для забвения? Ведь с собой ничего не возьмем не мы ни наши дети. Помнится, был в одно время фараон  известный под именем Тутанхамон; он скопил огромное количество золота, но так и не смог унести с собой на небеса. Сейчас эти богатства хранятся в музее.
Однозначно, ничего материального никто не сможет забрать с собой, но оставить можем. Мы можем оставить след своими поступками: хорошими или плохими. Конечно, какими именно это дело выбора каждого. Но мы можем еще, и наследить – это прожить жизнь только для себя.
Но тот, кто выбирает оставить след в истории, в памяти родины. И оставить хороший след, не строит вавилонских башен, и наполеоновских планов. Все начинается с малого, и все держится на малом – на нашем выборе. И опять же выбор за нами: хорошее или плохое.
Говорят, хорошее забывается, а плохое портит всю жизнь. Александр больше не хотел, чтобы ошибка молодости портила будущее его семьи.
– Хватит рты разевать, – напомнил о себе Сухой. – О следующей доставке тебе сообщат заранее. До свидания…
Сорвавшись с места, он положил конверт в карман и спрятал нож в рукаве. Параллельно двинулась его напарник. Вместе они стали, удалятся поразительно быстро, не беспокоясь на счет Александра. Почем зря.
– Нет уж лучше, прощайте, – бросил он вдогонку.
В его случае это тоже было не разумно. Сухой был не так прост, как мог показаться на первый взгляд. Он вернулся, чтобы утолить вполне резонный интерес.
– Что это значит? – спросил он, сводя руки вместе, скорее всего, для того чтобы достать нож из потайного кармана в рукаве.
К его величайшему удивлению, Александр не стал мутить воду, а сразу признался:
– Я ухожу в отставку. Ищите кого-нибудь другого для перевозки контрабанды.
– Что? Ты не можешь так запросто уйти.
– А я попробую…
Это были не просто громкие слова. Утренний визит к шефу закончился с интересным результатом, который он даже сам не ожидал. Его могли отправить в отпуск, а могли и в рейс. Но ни того, ни другого не произошло.
Шеф сидел за широким столом в своем кресле и держал в руках папку с кожаным переплетом.
– Наша компания лишилась двух маршрутов, – сказал он, смотря в сторону Александра. – А скамейку запасных мы себе не можем позволить.
Он поднялся на ноги и бросил на край стола папку. Александр смотрел на него изучающее. Темная, сверх меры, загорелая кожа, проницательные глаза, мощная челюсть и тяжелый подбородок. А он тем временем продолжал:
– Полагаю, обид не будет? Так ведь?
Это был намек на то, что расчет покроет все тяготы связанные с потерей работы.
Шеф остался стоять. Нежно-голубой свет, излучаемый висящими на потолке лампами, падал на его лицо, оттачивая резкие, грубые черты.
Несколько секунд его взгляд блуждал по собеседнику отрешенно, с таким видом, точно ему наплевать не только на него, но и вообще на весь окружающий мир. Наконец, лед тронулся. Он кивнул, преисполненный воодушевления, к которому примешивалось недовольство. Этой неожиданной перемене Александр  предпочел бы апатию.
– Ты уволен в связи с сокращением штата, – хмурясь, сказал он. – Компания выплачивает неустойку за разрыв контракта…
Сказано это было как вердикт, который не подлежит обжалованию. И вот теперь с этим вердиктом познакомился главарь преступной группировки по прозвищу Сухой, который впрочем, не соответствовал тому, как его называли. Он был очень даже упитанный, и у него было свое мнение по этому поводу. И выражалось оно обычно силовыми методами. В его руках появился нож.
Какое-то мгновение они стояли, глядя друг на друга. Александр надел куртку сохраняя хладнокровие. Сухой едва сдерживался от смеха, оценивая своего противника.
– И помяни мои слова, – сказал он, посылая всех своих подельников к нему. – Скоро ты сам приползешь к нам, и будешь просить... нет, будешь умолять взять к себе…
– Я так не думаю.
Змей задержался в полуметре. Надевая на правую руку кастет, он провел ладонью левой по ударной части.
– А мы вот думаем, –  сказал он.
После такого многообещающего заявления они окружили Александра. Он не собирался отступать от своего решения, и не какой грубой силой его невозможно было переубедить.

5

Город был необыкновенно красивым. По тротуарам сновал народ, однако ни кому не было никакого дела до странного молодого человека в плаще и шляпе. А если кто и уделял мимолетное внимание его необычному виду, то в дальнейшем не проявлял особого интереса к задумчивому состоянию, каким он обладал.
Свернув с улицы, молодой человек прошел мимо памятника и оказался возле аллеи. Там он почувствовал, как легкий ветерок освежает разгоряченные легкие. В парке было тихо, это была тишина, нарушаемая лишь шелестом листвы и детьми, играющими возле площади.
Засунув руки в карманы плаща, он отправился на площадь. Позади он оставил лабиринт улиц заполненных машинами и тротуары с людьми, и почти добрался до мальчика в инвалидной коляске, когда голуби с громким шумом взлетели в небо, встревоженные резвящимися детьми. Но обратно птицы не вернулись. На том месте, где они только что клевали крошки, остановился светловолосый мужчина лет сорока, одетый кожаную куртку. Он стоял какое-то время неподвижно, потом, сделав несколько нерешительных шагов, обратился к мальчику на инвалидном кресле.
– Антошка, сынок ты не против, если мы пойдем домой?
– Конечно пап, я уже зажался тебя, – ответил тот и припарковался возле отца так, чтобы ему было удобно подготовить коляску к длительной поездке.
Молодой человек внимательно пригляделся к мальчику. От его пристального взгляда не ускользнула трогательная улыбка мальчика, обращенная к отцу, и его большие глаза приятного пепельного цвета, опушенные светлыми ресницами.
– А что с твоим лицом? – Это произнес мальчик, заметив  у отца разбитую губу и синяк на щеке.
– Хотел разобраться с ситуацией, – ответил он, ухватившись за первое, пришедшее на ум, самое простое объяснение, и сразу понял, что сморозил глупость.
– По-моему, это она хотела с тобой разобраться.
– Не бери в голову. – Мужской грубоватый голос далеко разнесся, потревожив спокойствие голубей. Лишь на крайний миг его глаза, такого же оттенка, как и у мальчика, задержались на молодом человеке. – Это все мелочи жизни…
Остальные слова молодой человек уже не услышал. Он  долго смотрел, как мужчина удаляется, толкая перед собой инвалидную коляску.
Александр оправился домой, а по дороге Антон рассказывал ему, как прошел его день, о чем он мечтал сегодня, и как они с друзьями запускали воздушного змея. Отец был немногословен, но его глаза были печальны, Антон понимал почему. У отца были проблемы на работе, но что бы ни случалось, у него всегда было время выслушать сына.
Не прошло и часа, как они оказались дома. Вскоре пришла Виктория и отнесла сына в ванную; ей он начал рассказывать все, что рассказывал отцу, но опуская некоторые подробности.
– И ты думаешь, это правильно? – спросила она, когда они снова вернулись в комнату.
– Да. – Голос его был едва слышен, потому что он сам в это не верил. – Вы можете наказать меня, но не запрещайте проводить время на площади.
– Почему больные люди не могут вести здоровый образ жизни? – продолжала о чем-то своем Виктория.
– Обещаю, что как только кончатся каникулы, я все время буду дома…
– Дома? – переспросила она, и точно запоздало включилась в разговор. – Никаких разговоров о домашнем аресте.  Свежий воздух идет тебе на пользу.
Виктория помогла сыну расправить кровать и уложила его под одеяло. Задерживаться надолго она не стала, развернулась и пошла к двери. Возле порога, однако, остановилась и обернулась, почувствовав что-то неладное.
– Надо спать? – спросил Антон.
Он изобразил на лице крайнюю степень удивления – почему именно сейчас?
Она ответила:
– Да, уже поздно.
– Нет, – упорствовал он.
– Да. – Она была неумолима.
– Нет. – Он был непоколебим. – Я требую последнее желание для приговоренного ко сну.
Виктория вернулась обратно и присела на край кровати. В глазах у нее появилась тоска. Но это была не та тоска, которую чувствует женщина, когда вспоминает об утраченном.
Какое-то время она молчала, суровым взглядом наблюдая за сыном. Но тут она посмотрела со снисходительной улыбкой.
– Антон Александрович, вы хотите, чтобы я рассказала вам сказку на ночь?! – сказала она таким тоном, что не было понятно вопрос это или утверждение.
– Я этого не говорил, – сказал он защищаясь.
– А я читаю между строк, – заявила она. – Так о чем ты хочешь услышать.
– Сказки для маленьких, а мне скоро десять... Расскажи о том, как вы познакомились с папой.
– Это длинная история.
– А я никуда не тороплюсь.
Антон кивнул, подтянув к подбородку одеяло. Положив руку на кровать, Виктория вытянула ноги, и устроилась удобнее. Скопилось столько разных мыслей, что у нее голова шла кругом. Необходимо было поговорить об этом.
Утром пошел дождь, первый дождь этой осенью. Ветерок рассеивал мелкие капли, только крохи из них ударялись в оконное стекло. Голос диктора плыл из гостиной, где работал телевизор:
– И теперь последняя информация выпуска. В преддверии новой антитеррористической компании в странах восточного региона, в Лондоне пройдет первый саммит с участием глав силовых Ведомств…
Антон отвлекся от созерцания уличного пейзажа, выключил телевизор и взял в своей комнате альбом. Он вернулся обратно к окну. Для удобства поставил коляску поближе, чтобы был виден двор возле дома.
Краски и карандаши лежали на подоконнике. Положив рядом с ними альбом, он переключил все свое внимание на двор, на ту его часть, которая плавно переходила в аллею парка.
Антон успел нарисовать карандашом перекресток с окружавшей его растительностью, как на дороге появился человек в шляпе и плаще. Но с такого расстояния мальчик не смог рассмотреть его лица, и отметил только то, что он, судя по виду, никуда не торопится и несет что-то в одной руке.
Когда незнакомец исчез из виду, мальчик дополнил им свой рисунок. Потом стал раскрашивать красками получившееся художество. В какой-то момент он обернулся, присматриваясь к телевизору; он был выключен. Звуки доносились с кухни. Там заканчивали завтрак его родители. Отец нашел новую работу и обещал, что теперь он будет больше времени проводить дома; что они вместе сходят в ближайшие выходные в парк отдыха, и все его вечера будут отданы семье.
И свои обещания он выполнял.
Время шло. Осень сменилась зимой, за окном все чаще падал снег. Потом пришла весна. Антон продолжал подолгу засиживаться возле окна и рисовать. За спиной как обычно работал телевизор. Шло старое, неинтересное кино. По крайней мере, так он думал, пока крики толпы не увлекли его к экрану. Подкатив поближе, он увлекся действием, развернувшимся в фильме.
На экране телевизора солнечные лучи пробивались сквозь тучи к скоплению крыш большого древнего города, на окраине которого раскинулся базар.
Над крышами висел непрекращающийся гул голосов. На одной из улиц было больше народа, чем обычно. В большинстве своем это были зеваки. В ожидании какого-то грандиозного мероприятия они мешали торговцам.
В этой толпе выделялся высокий светловолосый мужчина, на котором была одежда римского гражданина. Под руку он вел еврейского мальчика. Что говорило о том, что он состоит в брачном союзе с  еврейской женщиной. Собственно это и послужило причиной его появления на этой улице. Он шел на встречу с сенатором, который мог помочь ему получить гражданство для его сына. Впрочем, если бы он был ему родным, то гражданином римской империи стал бы по праву рождения. А мальчик был усыновлен после заключения официального брака, одобренного даже еврейским синедрионом.
Когда мужчина с мальчиком добрались до переулка, дорогу им перекрыла бушующая толпа. Впереди толпы римские солдаты избивали плетками заключенного, который уже не в силах был нести крест. Такой канвой был обычен для этого времени. Человека приговоренного к смертной казни через распятие вели через весь город, чтобы немного развлечь добропорядочных римских граждан, а для тех евреев, кто не хотел жить по закону Кесаря, это была демонстрация силы.
На глазах у ревущей толпы солдаты издевались над еврейским царем. Так они его они называли во всеуслышание и насмехались, упиваясь своей властью.
Они по очереди опускали свои плетки на его тело, чтобы заставить его идти. Но сколько они не старались, этот человек не мог подняться с ног, не то чтобы нести свой крест.
При виде такого зрелища мужчина хотел спрятать мальчика за спиной, но один из солдат заметил его и двинулся к нему.
Он остановился в нескольких шагах от римлянина, во взгляде его появилось нечто похожее на недоумение.
Было ли этому причиной растерянное выражение на лице римского гражданина – без сомнения, что недовольная усмешка солдата стала еще шире при виде еврейского ребенка, – или что-то другое, но рука солдата метнулась, срывая его с места. В следующий момент он схватил римлянина за горло и встряхнул.
– Еврейский прихвостень, – процедил сквозь зубы солдат.
Что касается римлянина, то он чувствовал себя и выглядел так, как может чувствовать и выглядеть любой нормальный человек, попавший неожиданно в общество дикарей. Веки его задергались, и во взгляде можно было заметить опасение, когда он решился выдавить из себя:
– По какому праву?
– По известному праву, вот по какому. Твой недоносок понесет крест за этого преступника.
– Но он еще мал для этого.
– Тогда ты понесешь. Да поживее давай. Мы тут не собираемся ночевать.
Толпа возобновила свое шествие, во главе, которой теперь было два человека, которые несли один крест. Над улицей висел непрекращающийся гул голосов; по большей части женских, смешанных не то с плачем, не то с криками недовольства.
Наблюдая за этим шествием через телеэкран, он не понимал своим детским умом, почему солдаты так жестоки к тому бедному человеку. Оставаясь под этим впечатлением, он отправился к маме, поделится своими переживаниями.
Виктория работала посменно и как раз в этот день была дома, но она собиралась отправиться в контору за материальной помощью для сына. Антон застал ее на кухне в самый неподходящий момент, когда она собирала сумочку.
– Мама, а римские солдаты еще есть, – спросил он, перегородив ей дорогу коляской.
Несколько мгновений она стояла, опустив глаза, словно изучала рельеф паркетного узора. Потом осторожно подняла голову и в упор посмотрела на сына. На этот раз ее взгляд не казался всеведущим.
– Знаешь что сынок, – растерянно проговорила она, и в самом деле не способная собраться с мыслями. – Есть, только теперь их зовут по-другому, и  обычно от них мало пользы.
Антон пока не понимал, что она имеет в виду, тем не менее, поддержал ее замечание.
– Мам, я согласен с тобой.
Она  кивнула в сторону радиоприемника, намекая тем самым, что разговор окончен, и ей пора идти. Динамик издавал пикающие звуки. Было ровно двенадцать часов.
Антон поехал к приемнику, чтобы выключить. Но на полпути остановился. Зазвучали позывные русского радио, и чей-то голос сказал, что все будет хорошо. Мальчик поверил в то, что все именно будет хорошо не только у него, но и у того бедного человека, которого избивали римские солдаты.
Виктория продолжила собираться; на второй раз проверила документы, боялась что-нибудь забыть. В это время из динамика звучала популярная песня о потерянной любви, а Антон катался по кухне за мамой, шутил и пытался танцевать прямо на коляске.
Они были счастливы, несмотря на все свои проблемы. Что нельзя было сказать о других слушателях русского радио.
Все та же песня плыла от заднего сиденья автомобиля, где притаились динамики. Сухой отвлекся от управления, отключил радиоприемник. Змей, следя за ним, застывшим взглядом, сидел в расслабленной позе на соседнем сиденье. Чтобы расшевелить его, главарь щелкнул пальцами и тот нехотя оживился.
– Уснул что ли? – спросил он.
Змей нахмурился, и отрицательно покачал головой.
– Нет, не уснул, - сказал он, немного погодя. – Мне просто как-то не по себе. Хотя дело вроде плевое. Неужели обязательно применять силу? Это же такое дерьмо, можно и вляпаться.
– Беспокоишься о своем здоровье?
– Еще как беспокоюсь. К тому же я буду заметать следы…
– Не будешь, - прервал его уточнения голос за спиной.
Змей посмотрел назад с недовольством, пытаясь определить, кто же из пассажиров, сидящих на заднем сиденье, решился заявить такое. Слева сидела Рита: настоящая русская женщина, – она и коня на скаку остановит и в горящую избу войдет, конечно, если сама ее не подожгла. Рядом с ней, то есть правее, сидели еще двое участников этой компании – неутомимый весельчак по кличке «Гном», и его младший брат Колибри.
Изредка отвлекаясь от дороги, Сухой тоже посматривал на своих подопечных, которые были в строительных комбинезонах. Змей сидел, полуобернувшись, глаза ее ждали пояснений.
– И? – наконец спросил он.
– Заметать следы не твое дело, – ответил Колибри.
– Правда? Ты это если что… обоснуй.
– Все баста, – прервал их задушевную беседу Сухой. – Кончайте базар, приехали.
Он замолчал, выкручивая руль для поворота. Змей достал оружие из бардачка и раздал всем. Его суровые глаза смотрели прямо перед собой, пока он засовывал пистолет в плечевую кобуру. По обеим сторонам дороги сменяли друг друга многоэтажные дома; то там, то здесь однообразные улицы нарушали более шикарные строения торговых центров и магазинов. Остановившись возле очередной многоэтажки, он услышал позади машины громкий крик. В боковом зеркале он увидел детей, играющих на площадке.
Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания они покинули машину без лишних разговоров и двинулись к подъезду.
Когда они оказались в плохо освещенном широком коридоре четвертого этажа, зазвонил телефон Сухого.
– Мы на месте, – сказал он шепотом. – Теперь излагайте...
– Ваша работа доставить посылку по адресату. – Голос резонировал металлическим эхом, словно специально был обработан для неузнаваемости. – Адрес доставки получите позже.
Связь прервалась, и почти сразу прозвучал сигнал, сообщивший, что пришло текстовое сообщение. Читая его на ходу, он остановился перед единственной на этаже деревянной дверью. Рита продолжала подергивать головой, в ритмы мелодии врывающейся из наушников, Змей сжался, точно засмущался, а братья перешептывались о чем-то между собой. Что касается Сухого, то он настойчиво постучал кулаком по двери.
Через минуту скрип прорезал сумрак, дверь распахнулись, заполняя коридор ярким светом. В проеме появились женщина в плаще и шляпе, с дамской сумочкой в руке. Судя по ее виду, она не собиралась встречать не прошеных гостей, а хотела покинуть квартиру.
– Вы кто? – поинтересовалась Виктория, вставляя ключ в замок. – Строители?
– Возможно, – ответил Сухой
– Если вас что, прислали на заказ, то зря. Мы не вносили деньги для ремонта. Ваше начальство ошибается.
Змей злорадно усмехнулся:
— Наше никогда не обшибается.
Он метнулся к женщине, нанося ладонью короткий удар, лишивший ее возможности нажать кнопку сигнализации. Шлепок по лицу отбросил ее далеко назад. Врубившись в стену, она разбила большое зеркало, которое висело в рамке, и осела вместе с россыпью осколков.                                       
Они вошли в квартиру и закрыли за собой дверь. На шум из комнаты появился Антон. Сухой с ходу ударил по инвалидной коляске, и та упала, но мальчик пока не плакал,  он не понимал что происходит.
Когда Виктория поднялась на ноги, братья принялись избивать ее, потом взяли под мышки и бросили на диван гостиной, шляпа свалилась с ее головы.
От ее красоты почти ничего не осталось: спутанные волосы, слипшись прядями, спадали на плечи, на щеке красовались царапины, верхняя губа посинела, но не распухла, в глазах застыл неописуемый страх.
Сухой приблизился к ней и наотмашь ударил по лицу с такой силой, что она упала с дивана на пол.
– Вы об этом пожалеете, – сказала она приподнимаясь. – Мой муж достанет вас из-под земли.
– Посмотрите-ка, напугала, – засмеялся он, забрасывая ее обратно на диван. – Только вряд ли он узнает об этом.
– Это не сойдет вам с рук.
– Почему нам? Мы отвезем тебя к заказчику, а он уже решит, что с тобой делать.
– Вас все равно найдут.
– Не найдут. Сейчас убитый горем инвалид покончит с собой, потому что его мама бросила его и папу. Он напишет прощальное письмо и поминай, как звали. Ему же лучше, отмучится быстрее…
– У вас ничего не получится. Никто не поверит.
– Да что ты заладила: не сойдет с рук, не получится, не поверят. Получится, и поверят кому надо!
– Вы не можете, он же еще ребенок
– Заткнись дрянь! Если бы твой муженек вел себя правильно, ничего бы не было. Я долго, слишком долго томился в ожидании этой минуты.
Он снова ударил ее по лицу. Антон лежал в коридоре на полу, но все видел, что творилось в гостиной. Ему показалось, будто внутри что-то до предела натянулось и лопнуло со звоном. Виктория опрокинулась навзничь вместе с пледом. Не шевелясь, осталась лежать на полу, по-детски, всхлипывая.
– Саша! Ой, Сашенька…
Сухой пнул ее, а она стала отползать, спасаясь от последовавших безжалостных ударов, пока не оказалась возле балкона. Рыдания сотрясали ее тело.
Сухой улыбался: он явно был доволен собой.
Подойдя к телевизору, он включил его, и, не используя пульт, переключил на музыкальный канал. Отвлекающий фон нужен был, чтобы соседи ничего не заподозрили.
– Не знаю, почему я так сентиментален, – сказал он, подзывая своих компаньонов. – Впрочем, это все обстоятельства. – Он злорадно оскалился. – Иногда мне самому приходится быть в двух шкурах попеременно. То я судья, то я палач. Ты понимаешь иногда…
От этих слов в ее голове все перемешалось; мысли затанцевали в пляске вихря, понеслись с каким-то диким азартом, и для их выражения уже не находилось слов.
Потом в ушах звучали слова, которые она слышала во сне: «Выполнишь одну просьбу – узнаешь, как помочь сыну… ведь все имеет свою цену... и неважно во что ты будешь верить... делай, все, что продиктуют обстоятельства момента».
– Если это так, – проговорила Виктория, став на колени, – то можешь, объясните почему.
Вся компания удивленно уставилась на нее. Рита достала нож и развернулась в сторону коридора.
– Да ну ее, – сказала она злобно. – Давай заканчивать…
– Нет! – рявкнул главарь. – То я судья, то я палач. Устал, я хочу быть зрителем. Если она хочет сотрудничать, тогда Змей обоснует мои слова.
– Все очень просто, – с ходу заявил он. – Ты поможешь сыну, отправится на тот свет. Потому что самоубийцы сама знаешь, куда попадают. А там не будут спрашивать, принудили тебя или нет.
–  Я хочу сама решить, как это будет.
– И как же? – вырвалось у них почти хором, а  Гном попросил: – Лучше при помощи веревки, а то я кровь в последнее время не переношу.
– В кабинете не полочке коробка с медицинскими препаратами, – сказала она. – Там есть и скальпель для особо брезгливых.
– Хорошо, будь, по-твоему. Надеюсь, нам больше не нужно будет прибегать к насилию. – Он повернулся к своим подельникам. – Колибри и Гном, тащите сюда этого пацана. А ты Змей достань, что она просит. У нас минут пятнадцать еще есть.
Четверть часа.  Виктория внутренне сжалась. Когда он не найдет в кабинете медикаменты, он заинтересуется сейфом возле полочек. Если он даже просто коснется кодового механизма, сработает сигнализация в полицейском участке, который охранял покой их района вот уже несколько лет. Тогда сюда отправят специальный патруль. И на это все было каких-то пятнадцать минут.
Они ушли. Хаотичный топот ног зазвучал по деревянному полу коридора. Других звуков не было. Следовательно, что-то случилось. А случилось то, чего они не ожидали. Дверь квартиры была распахнута. Коляска одиноко лежала на полу, мальчика нигде не было видно. Братья вернулись, чтобы поделится предположениями по этому поводу с остальными.
Сухой выругался, даже не дослушав их, и принялся избивать Викторию. Тем временем, Змей вернулся из кабинета ни с чем. Он посмотрел на женщину, скорчившуюся у ног Сухого, и толкнул ее ногой, она застонала. Видимо попал в живот. Приподняв ей голову вверх, немного потряс.
– Ты понимаешь, что этот значит?
В ее глазах было бессмысленное выражение, но немного погодя, она часто замахала ресницами.
– Слушай меня внимательно, повторять не буду. – Его слова звучали сквозь зубы. – Где твой недоносок, говори. Или ты хочешь умереть вместе с ним?
Глаза ее были по-прежнему бессмысленны.
Он убрал ногу, она обессилено упала. Сухой снова ударил ее. Но боли она не чувствовала – было какое-то ноющее ощущение, ничего больше. Истерзанное тело привыкло к боли.
Наверное, он продолжил бы избивать ее, если бы с улицы не стали доноситься звуки сирен. Во двор въехало два автомобиля с мигалками. Точно на параде, с особым шиком, они припарковались возле подъезда. Двери одной машины распахнулись, и из нее выбрались двое полицейских.
Обсуждая тему ложных вызовов, они поднялись туда, где недавно произошло насилие.
Открытая дверь и беспорядок в квартире, подсказали полицейским, что они ошиблись в предположении: вызов оказался не ложный. Дальнейшие их действия были по уставу. Они связались с диспетчером, который выслал к ним оперативную группу и объявил чрезвычайное положение. Таким образом, обычно запускался план перехвата во всем районе, а так же это означало, что все свободные силы правопорядка должны были проследовать на место преступления.
Роман Квик был не в настроении, однако откликнулся на призыв диспетчера. Шел второй день его отпуска, он возвращался с железнодорожного вокзала на своей машине; был уставший из-за того, что долго ожидал своей очереди возле билетных касс.
Некоторое время его старенький внедорожник пронизывал частный сектор первой Алматы, пока не уперся в пробку. Пришлось ехать в обход, чтобы не терпеть нудное ожидание. Там на проспекте Сейфулина, хоть и не возникало столпотворений такого характера, зато были наглые пешеходы. Что тоже было в тягость. Выбранное направление не так скоро, но все-таки обещало, привести на улицу Гагарина. В районе поликлиники, где дорогу рассекает перекресток, движение прервалось из-за двух автомобилей, перекрывших  въезд во дворы.
– Проезд закрыт, – сказал толстоватый полицейский, подходя к капоту. Он выставил левую руку вперед, правой взмахнул, указывая направление назад.
Квик вылез из машины и поинтересовался:
– В каком доме было разбойное нападение?
Полицейский не ответил, только повторил слова и жесты. Тогда Квик добрался до него и сунул под нос раскрытый бумажник. Это действие сработало, когда ему удалось ознакомиться с удостоверением.
– По-ни-маете, – начал он, растягивая слово, а потом его прорвало: – Дальше по дороге небольшой магазинчик, время от времени мы с напарником покупаем там минералку.
– Короче, сержант, – перебил его Квик. – Вы попусту тратите наше время. Просто ответьте на мой вопрос: где произошло преступление? И кстати я не слышал вашего имени.
– Виктор Пронин, двадцать третий участок, номер удостоверения одиннадцать шестьдесят три. – Он встал в стойку, которая была более смирной, чем прежде, и продолжил:
– Сегодня после полудня неустановленные личности, в неизвестном количестве, попытались ограбить квартиру на четвертом этаже. Квартира была на сигнализации. Мы подоспели вовремя.
Квик озадаченно поглядел на него:
– Выходит, они развлекаетесь не по-детски?
– Да, очень по-взрослому. Эти сволочи, устроили погром в квартире.
– Ладно, нечего попусту молоть языком. Опергруппа прибыла?
– Да! Минут за двадцать до вашего появления.
– Понятно, оставайтесь здесь, – кивнул Квик. – Я сам найду дорогу.
Он сел обратно за руль, потом объехал патрульные машины. Ехать пришлось еще около километра. В итоге он оказался возле многоэтажного дома, двор которого плавно переходил в парк.
Возле подъездов суетились прохожие, обступая периметр, огражденный лентой. У большинства из них на лице отпечаталось любопытство. Неподалеку от ограждения так же была заметна суета, но вокруг полицейских автомобилей. Это были оперативные работники, натасканные для того дела следователи. К ним то и отправился Квик.
С выставленным вперед бумажником он протаранил толпу. Самый крайний полицейский пропустил его в запретную зону и подвел к офицеру ответственному за операцию. Одновременно он был руководителем оперативной группы. Чтобы не играть в словесную дуэль, Квик начал разговор первым.
– Полковник Квик, комитет национальной безопасности, – сказал он, показывая удостоверение. – Как вы оцениваете ситуацию.
– Негативно. У нас не хватает людей. Сейчас соберем все доступные улики на улице, а потом наверху в квартире.
– Вы там были?
– Только формально. Там уже работает два наших лучших криминалиста. Хотя мало толку, пока ничего не нашли. Сколько было бандитов, неизвестно, но все видимо, из местной группировки.
– Что они искали?
– Как обычно: драгоценности и деньги. Очевидцы утверждают, что хозяйку квартиры они не убили, а увели с собой.
– Хорошо, – сказал Квик, констатируя свершившийся факт.
– Что? – не понял руководитель опергруппы.
– Ничего… удивляюсь вашей нерасторопности. От дорожного патруля есть информация по машине преступников?
– Пока не поступало.
– Хорошо, – повторил он. – Берите микроскоп, лупу или с помощью чего вы добываете улики и обследуйте подъезд. А мне дайте пять минут на обследование квартиры…
– Пять минут? – удивился опер.
– Я пять лет руковожу отделом паронормальных явлений. Я знаю почерк каждой банды этого города. Если здесь поработал кто-то из них, я сразу скажу, кто и где их найти. – Он снял куртку, и в глаза бросился большой крестик, который висел на шнурке. – Вопрос исчерпан?
Офицер, казалось, готов был приступить к выполнению приказа, как вдруг опомнился.
– У вас нет полномочий, – проронил он. – Вы не можете…
– Это раньше не было, – парировал Квик. – Теперь есть, потому что это дело касается национальной безопасности. Поторапливайтесь, время не терпит. Понимаете?
– Пытаюсь.
– Тогда за дело!
Толпа уже подступившая к подъезду была рассеяна очень быстро. Квик поднялся на четвертый этаж по лестнице, чувствуя отдышку. Сказывалась сидячая работа. Пока восстанавливал дыхание возле двери, появились криминалисты. Среднего роста темноволосый мужчина и не высокая женщина с огненно рыжими волосами. Квик представился и сообщил им все, что требовалось по регламенту. При этом его лицо оставалось пресным.
– Вы будете подавать письменный рапорт? – спросила женщина.
Квик посмотрел на бейджик, небрежно прицепленный к ее деловому костюму; под фотографией было написано: «Младший научный сотрудник – Виолетта Вдовиченко». Он решил отказаться от регламента и перейти на неформальные отношения. Вся эта дутая официальность только отнимала время.
– Не переживайте, Вита. Позже, я сделаю официальный отчет для вашего руководства. – Он повернулся брюнету и положил ему руку на плечо. – Вы не против, капитан Городетский?
Такая постановка вопроса немного озадачила криминалиста. Переведя взгляд на руку полковника, он посмотрел на свой пиджак и заметил, что в спешке забыл нацепить бейджик. Теперь его беспокоило не поведение собеседника, а то откуда он знает его фамилию.
– Вас ведь так зовут?– между тем продолжал Квик. – Капитан Аарон Городетский, Турксибский район. Две тысячи второго года рождения. Шесть лет назад понижен в звании и переведен из столицы, за превышение должностных обязанностей. До сих пор ждете восстановления и верите в торжество справедливости.
– Как вы?.. – спросил он удивленно.
Ответил ему Квик, уже переступив порог квартиры:
– Догадался! – Он остановился возле инвалидной коляски. – Так вы не против, если я займусь делом?
Получив озвученное согласие, Квик присел на колени. Чтобы получить ответы, ему нужно было внутренне довести себя до стресса, до такого состояния отрешенности от мира, какое возникало только во время молитв. Лишь так он мог увидеть остаточную фильмографию прошлого, узнать то, что произошло здесь в полдень. И в самый неподходящий момент ему помешал звук голоса.
– Полковник не прикасайтесь, – выкрикнул из гостиной Городетский, и отправился к нему, держа в руках сканер для снятия отпечатков. – Сначала надо все здесь обследовать.
– Чтобы увидеть, мне надо почувствовать.
– Что увидеть?
– Прошлое, настоящее, будущее… все, что заложено в этом месте.
– Кроме шуток?
– А отпечатков пальцев я лишился во время пожара…
Он замолчал, посчитав комментарии излишними. Помимо его воли яркая вспышка ворвалась в мысли вместе с воспоминаниями детства.
В автобусе упавшем в обрыв, пассажиры метались из угла в угол. Все были в панике. И тут автобус загорелся, медленно заполняя салон дымом. Крики, стоны, отчаяние людей, пропитало остатки пространства, не занятого пламенем. Но только десятилетний мальчик сохранил самообладание. Он выдавил раскаленное стекло голыми руками, и стал помогать людям, выбираться из автобуса.
Исчерпав себя воспоминания, оборвались так же быстро, как и нахлынули, словно сметенные огнем.
– А в этом деле главное ловкость рук, – сказал он,  и спокойно провел ладонью по лбу, стирая пот, потом задумчиво добавил: – И никакого машенства.
Он положил руку на инвалидное кресло, и почувствовал, как его разгоряченное тело покрыл холодный озноб. Перед глазами все поплыло, словно кто-то нажал в его голове кнопку быстрой перемотки, а затем показал все, что здесь произошло.
Он увидел, как разбитое зеркало стало целым, слышал голоса и людей которые стали избивать беспомощную женщину. Потом чей-то тихий плач стал больно резать слух. Возле двери лежал мальчик. Он пытался открыть дверь. Послышался топот ног. В коридор вышли два невысоких парня похожих как близнецы. Они увидели, что дверь квартиры распахнута. Коляска лежала на полу, мальчика нигде не было видно.
С улицы стали доноситься подвывания полицейских сирен. Бандиты в спешке покинули квартиру, забрав с собой избитую женщину.
Кода квартира опустела, прошлое растворилось в настоящем. Квик увидел изумленные лица криминалистов. Помимо этой пары в коридоре было еще несколько человек. Каждый чем-то занимался: фотограф и художник запечатляли обстановку, дактелоскописты снимали отпечатки во всех мыслимых и немыслимых местах. Рядом прошла девушка в белом халате; в руках она держала медицинскую аптечку.
Городетский продолжительно смотрел на полковника, не предпринимая попыток начать разговор. И вдруг резко:
– Ты экстрасенс?
– Почему ты так решил? – вопросом на вопрос ответил Квик.
– Ты что-то бормотал на непонятном языке. Но мы все-таки разобрали, где находится мальчик?
– Вы нашли его?
– Именно там где ты и сказал. Сейчас им занимается медперсонал.
– Хорошо, – заключил Квик, понимая, что его работа сделана на отлично. – А за мной кто-нибудь поухаживает?
Он попытался встать с колен, но усталость накренила его в бок. Капитан усадил его на медицинские носилки и вернулся к расспросам.
– Так ты экстрасенс?
– Я беливер, – ответил Квик.
Вероятно, он думал, что это о чем-то говорит, раз не увлекся пояснениями. Но, заметив в своем собеседнике настороженность, поспешил объяснить:
– Во времена ветхого завета, таких людей как я, называли пророками.
Некоторое время они сообща молчали. Работая на опережение рядом с ними, в квартире перевернутой верх дном, трудились полицейские. Квик взглянул на их запоздалое рвение, на понятых и очевидцев, его глаза задержались на планшетках, в которые заносили показания. И чем дольше он вглядывался в эту суету, тем сильнее овладевало им чувство никогда прежде не испытываемого неудобства.
Снова по коридору прошла медсестра, на этот раз, неся в руках чашку. Она прошла в гостиную и присела возле дивана.
Ее ловкая и осторожная рука скользнула под затылок мальчика, приподняла голову. У его губ оказался край чашки. Антон почувствовал тонкий и острый запах чая. Хлебнул закрытыми глазами. Чай был горьким и противным. Однако через секунду, глотнув еще немного, он  почувствовал себя намного лучше.
Рука нежная, как у мамы, влажной тряпочкой обтирала ему лицо. Усталость не отступила, но головокружение уже прошло.
– Мама, – процедил, хрипя, он, и почувствовал, как влага оросила иссохшие губы. – Мама, мне приснился страшный сон, там были римские солдаты. Они били тебя…
– Тише, малыш, – послышался голос. – Сейчас ты в безопасности, тебе ничего не угрожает.
– Знаю, но все было как по-настоящему. Они пришли и забрали тебя. Слышишь, мама?
Не получив ответа, Антон открыл глаза и увидел незнакомую женщину.
– Меня зовут Вероника, – сказала она. – Все будет хорошо, только не шевелись.
Она обернулась, и встретилась взглядом с высоким светловолосым мужчиной. Вокруг него все было в движении: полицейские, гражданские, шторы на окнах качались от ветра. Но лишь один он стоял неподвижно. Это был отец мальчика. Он смотрел на своего сына и думал, как сказать ему, как объяснить где его мама. Были ли такие слова вообще. Что он мог ему рассказать – то, что услышал от полицейских. Доверьтесь профессионалам – вот их ответ на все. Он понимал, что этого всего могло и не быть.
Сопровождая звуки голосов, в его голове снова и снова возникали мысли о невероятном, невозможном. К примеру, у него могло не быть жены и сына. Он мог остаться моряком дальнего плавания. А теперь, когда ему надо было пошевеливаться, медлительность сковывала сознание. Он почему-то продолжал неподвижно стоять в позе приговоренного к казни.
Вместе с тем он чувствовал подсознательно едва ощутимую растерянность. Поэтому с утроенным чувством вины за то, что сначала допустил к себе страх, за ним неуместные размышления, а потом еще был вознагражден сомнениями, он, торопливо перебирая ногами, отправился навстречу неизбежности.

Отредактировано Антон Круппо (Пт, 4 Июн 2010 20:10)