- Вот так, - говорила Вероника, колдуя над головой своей подруги Лоры. Лора сидела, закрыв глаза, перед круглым зеркалом в дортуаре* католического монастырского пансиона Святой Франциски, зеркалом, которое, по словам сестры Фиделии, должно было служить «единственно поддержанию в юных воспитанницах аккуратности и чистоты, но никак не потаканию греховным соблазнам кокетства, за коими следуют распущенность и погибель духовная и телесная.»
Но сейчас зеркало отражало как раз один из соблазнов, о которых твердила сестра Фиделия, ибо ловкие и проворные руки сооружали из тяжелых пепельно-белокурых прекрасных волос подруги замысловатую прическу, виденную Вероникой у одной дамы, «ты не представляешь себе, Ло, какой роскошно и богато одетой, и она шла под руку с таким красавцем-мужчиной, что вся улица оборачивалась им вслед!»
И Лора не смогла устоять перед искушением, и вот, вместо того, чтобы присутствовать, как и все другие девушки - их ровесницы – на уроке кулинарии у доброй сестры Беатрисы, две закадычные подруги попросту улизнули с занятия и уединились в дортуаре.
Вероника воспользовалась заколками, одолженными под большим секретом у сестер Марты и Леонтии, двух молодых монашек, которые преподавали пение и игру на фортепиано, взбила гребешком волосы Лоры вверх и, засучив рукава своего форменного серого драдедамового* платья, принялась за дело.
Ло сидела неподвижно, закрыв глаза, ибо Вероника строго-настрого запретила ей подглядывать за процессом создания великолепной прически, и на ее всегда бледных щеках загорались постепенно два алых пятна нетерпеливого ожидания чуда, а необыкновенно длинные как у куклы ресницы подрагивали, словно она видела удивительно приятный сон.
- Не смотри, - говорила Вероника, цедя слова сквозь стиснутые зубы, в которых она зажимала драгоценные заколки, - драгоценные, потому что воспитанницам Святой Франциски запрещалось пользоваться подобными «женскими штучками», довольствуясь единообразной прической, принятой в пансионе – двумя косами с вплетенными в них драдедамовыми же серыми лентами. Косы эти при уроках кулинарии, танцах и некоторых дозволенных подвижных играх пансионеркам разрешалось подвязывать сзади или закручивать вокруг головы, чтобы не испачкать волосы или не зацепиться ими за что-либо, но это были и все дозволенные отступления от правил.
Именно скучное монотонное единообразие шесть лет назад, когда Вероника переступила порог пансиона, заставило ее взять ножницы для вышивания и посреди ночи обрезать свои роскошные черные косы, доходившие до бедер, - косы, которым завидовали многие девочки, у которых волосы были не слишком густыми и длинными.
Косы, с которыми небольшие ножницы справились с большим трудом, наутро обнаружила в саду под окном дортуара младших воспитанниц ни кто иная, как сестра Фиделия, причем в предутреннем сумраке ей показалось, что это две ползущие по траве черные змеи. Визг перепуганной сестры разбудил весь пансион не хуже звуков колокола, возвещавшего ежедневно о восходе солнца и побуждающего всех живущих под этими стенами проснуться.
Естественно, бывшая владелица «змей» была сразу же выявлена и предстала пред очи настоятельницы Святой Франциски – матери Агнессы. На вопрос, зачем она обрезала свои волосы, Вероника спокойно ответила, зевая, потому что ее вытащили сонную прямо из постели, что ей всегда хотелось иметь короткую стрижку. Зачем она выкинула косы в окно? Хотела посмотреть, как они полетят по воздуху. Сестра Фиделия, размахивая обрезанными косами новой воспитанницы, услышав эти ответы, закатила очи горе – слов у нее просто не было. Мать же Агнесса велела Веронике быть дежурной по дортуару целых три месяца – весьма суровое наказание, потому что в обязанности дежурной входило не только мытье полов, но и еженедельная мойка окон и стен, и поддержание постоянных чистоты и порядка.
- За это время и волосы отрастут, - сказала настоятельница, пряча улыбку.
Но волосы у новой воспитанницы так и не отросли, потому что, как ни прятали от нее ножницы, она все равно умудрялась где-то находить их и обрезать отросшие концы.
- Может, я лысею? – спросила она однажды у сестры Фиделии с самым невинным видом, когда та чуть ли не с остервенением обыскивала дортуар в поисках ножниц.
Сестра заскрежетала зубами. Она уже не один раз говорила матушке Агнессе, что Вероника Стоун сущее наказание, что эта девочка наверняка окажет самое губительное влияние на других пансионерок, что следовало бы отправить ее обратно к матери, взрастившей столь упрямое и трудновоспитуемое дитя. « Ибо порочные наклонности десятилетнего ребенка, не будучи уничтожены в самом зародыше еще в младенчестве, пустили глубокие корни, кои должны раньше или позже привести к самым плачевным последствиям.»
Вероника отнюдь не была так уж своевольна, упряма или тем более испорчена. Но у нее был своеобразный ум, приводивший многих сестер и воспитанниц в замешательство, испуг или гнев. Так, все новенькие девочки первым делом обязаны были выучить, как «Отче наш», житие Святой Франциски, считавшейся покровительницей пансиона.
Вероника была единственной, кто так и не удосужился вызубрить тонкую книжицу, посвященную жизни и деяниям Святой. Телесные наказания воспитанниц были запрещены, но у сестры Фиделии, конечно, чесались руки, когда она, как преподавательница литературы, спрашивала с мисс Стоун этот заданный урок. Все, что запомнила Вероника, было немногое. Она назвала имя мужа Святой Франциски – Лоренцо, и имя ее дочери - Агнесса.
«Это легко, ее зовут так же, как нашу матушку, - простодушно объяснила девочка. – Потом Агнесса умерла. И еще умер мальчик, сынок Святой. Она могла видеть мир ангелов – ох, как это, наверное, интересно! Вот бы хоть одним глазком взглянуть... А еще Франциска постоянно зрела ангела-хранителя около себя. Это здорово, я бы тоже хотела, чтобы мой ангел-хранитель был видимым. Мы бы с ним болтали, играли...»
Воспитанницы, присутствовавшие на уроке сестры Фиделии, обычно сидевшие в гробовом молчании, ибо учительница могла заморозить любую из них одним взглядом своих блекло-голубых глаз из-за стекол очков, начали шевелиться. Некоторые фыркали в рукав, другие низко наклоняли головы, чтобы скрыть улыбку.
Сестра Фиделия вовсе не находила ничего смешного в ответе мисс Стоун. Наконец, она не выдержала, схватила Веронику за руку и повлекла в кабинет настоятельницы. Там девочка повторила все то, что рассказывала на уроке, присовокупив с задумчиво–печальным выражением лица: «Я, кажется, поняла, почему она стала святой. Потому что замуж вышла в двенадцать лет. Я как себе это представила: такая маленькая, а родители взяли и ее насильно за этого Лоренцо выдали...»
Матушка Агнесса, женщина полная и добродушная, с румяными, как налившиеся яблочки, щеками, кусала губы, чтобы не рассмеяться. Сестра Фиделия стояла как статуя с каменным лицом, скрестив на тощей груди костлявые руки.
- У мисс Стоун, полагаю, не очень хорошая память, сестра, - сказала настоятельница, разрешив Веронике уйти. – Будьте к ней снисходительнее. Она проведет здесь еще восемь лет, и за это время, уверена, выучит житие Святой наизусть.
Сестра Фиделия злобно фыркнула
- Восемь лет! Как представлю, что мы вынуждены будем терпеть это дитя греха еще столько времени…
Лицо матушки Агнессы стало неожиданно жестким, глаза сверкнули.
- Сестра, я запрещаю вам так называть мисс Стоун. В нашем пансионе все воспитанницы равны. Так должно быть и везде, но, увы, я не в силах изменить мир. Но в этих стенах будет все по моему велению, и не дай вам Господь упомянуть о Веронике такое еще раз.
Сестра Фиделия покорно склонила покрытую черным вейлом*, накинутым на белоснежный вимпл*, голову. Настоятельница гневалась редко, но, когда это случалось, трепетали все.
Тем не менее, то, что новая воспитанница – дитя греха, стало все-таки известно, и довольно скоро. Но виною тому была не преподавательница литературы, а сама Вероника.
*дортуар - общая спальня воспитанников или воспитанниц закрытого учебного заведения или же пансиона.
*драдедам - (франц . drap des dames - дамское сукно), очень легкое сукно полотняного переплетения.
*вейл , вимпл – верхняя и нижняя накидки на голову, элементы одежды монахинь.
Отредактировано Estrella (Пн, 13 Сен 2010 00:01)