яков есепкин

палимпсесты

вновь у гекаты

тринадцатый фрагмент

нитью черною битый фарфор
соведем, пусть менады пируют
о червленом и, шелками ор
увиясь, гоям небы даруют.

это пир или тризна, ответь,
золотая геката-царица,
меж креманок вольно багроветь
феям снов, им и хлебы – корица.

ах, мы сами темнее ночных
всеувечных скульптурниц мраморных,
яд пием их шелков ледяных,
изотлевших на лядвиях морных.

тридцать второй фрагмент

хвои басмовой огнь золотей
и чудесней о слоте виньеток
рождества, аониды затей
сех бегут, не теряя монеток.

длись , мгновение, в неге пиров
неб рифмовники феи забудут,
и восславят хлебницы и кров,
и печаль вековую избудут.

к столам вынесут емины сем
дивам белым – наложницам речи,
мы тогда с темным шелком взнесем
кровью чермною витые свечи.

пятидесятый фрагмент

шелки черные юдиц пьянят,
цветь обрядная золотом дарит,
во гробах королевичей мнят,
сколь одесно чума государит.

аще лики царевен темны
и белые рамена соникли,
пусть им видятся млечные сны,
пусть чарует их немость ли, крик ли.

и одно в эти пиршества ид
занесем холод тьмы благовонный,
чтобы мертвые шелки сильфид
излились на атрамент червонный.

черные вишни и мирра

первый фрагмент

черных вишен марутам к столу
поднесем, облачившись в ливреи,
аще одницы чествуют мглу,
яко чахнут над златом гиреи.

будем пиры их молча следить,
озлачать будем шелками хлебы,
и цветами емины сладить,
и еще соявляться у гебы.

и когда на столовой черни
о хлебницах эфирность востлеет,
мы ко небу взалкаем – гляни,
вишен челядь успенным жалеет.

седьмой фрагмент

тусклых свеч хоровод ледяной
сон июльский пьянит, о лепнины
бьются ангели нощи земной,
и земные у нас именины.

и найдут в пировые купцы
с темной миррой – вином исцеляться,
и каморные наши венцы
под холодностью млечной затлятся.

мы еще удивим, удивим
фей цветов ли, царевен юродных,
и во мареве слоты явим
лед всенощных теней богородных.

двадцать первый фрагмент

волны, по две бегите, невы
царский мраморник тьмой увивайте,
идофеи-богини канвы
серебрите и вновь пировайте.

яко славил иосифе бег
этот дивный, пусть негу менады
льют в начинье и траурный снег
черноблочные жжет колоннады.

мы и сами претщились востлить
чернью течной дворцовую сводность,
чтоб на арочный мрамор солить
падших звезд вековую холодность.

двадцать пятый фрагмент

были пиры одесно ярки
и высоко плеяды сияли,
чад на хорах ждали ангелки
и немолчно, немолчно пеяли.

ах, давно се избыто, одне
пляшут фурии в рамницах темных,
и беснуются нощно оне,
и о барвах горят несоемных.

гела нас у ворот золотых,
окантованных чернию, встретит,
зрите мытарей, тьмой совитых,
коих пурпуром небо и метит.