Глава 3

Свою девочку счастливые родители назвали Мариной.

Плотный мир оказался не таким уж и страшным. Входить, правда, было тяжело: сначала она плавала по бескрайнему океану – совсем как на далекой родине – зато потом… Словно черные стены надвинулись на нее со всех сторон, и начали сжимать -  и некуда было деться. «Так вот она какая, смерть…» - обреченно успела подумать уже-не-Фагоур-еще-не-Марина… но тут появился крохотный лучик света, и она поползла, задыхаясь, продираясь сквозь грязное, кровавое, склизкое, зловонное – вперед, вперед, на свет!
Ужаса первого вдоха, впрочем, ей испытать не довелось – мать знала, что рожать нужно в воду – да не простую, а морскую. Потому и назвали дочку Мариной, что она родилась в море,  где чувствовала себя как дома.
Впрочем, девочка везде чувствовала себя уютно. То ли потому, что в ней жила память о свете, то ли потому что росла под песни отца, голосом и музыкой творящего миры,  как мать – касаниями волшебных исцеляющих рук, помогающих плоти забыть о плотности и стать текучей, пульсирующей радостью… Да и Он часто смотрел с высоты, наполняя их души светом. Может быть, поэтому с того самого дня, как Анна поняла, что случилось чудо и она забеременела, в их дом приходили удача за удачей. Сначала заезжий купец внезапно занемог. Анна исцелила его, а он подарил ей одного из верблюдов, груженных золотом, и рассказал про ее дар всем, кого встретил по пути. С тех пор к ней приезжали богатые и знатные пациенты из дальних стран, и каждый  оставлял богатые дары. Неужели ее когда-то называли ведьмой? Быть того не может, люди добрые – это вам приснилось. Ну, у вас и сны…
К Жоакину тоже пришла слава. Ученик спел его песни при дворе – и царица заплакала, попросила спеть еще, а потом сказала, что хочет услышать автора. Она была покровительницей искусств – видно, и здесь не обошлось без Него, без Художника.
А может, все было наоборот – царица опасно заболела, а заезжий купец услышал песню, за которую не жаль отдать все золото мира. Сейчас уже не вспомнить точно. Да и так ли важно, какими тропами приходит удача?
Самое чудесное как раз не в золоте и не в почестях. Рано или поздно приходят они к тем,  кто может быть счастлив и без них, но мастерство  свое оттачивает день за днем, предоставляя Художнику помогать ему во сне. Нет, настоящее чудо было иным: разбогатев, супруги не изменились и не бросили  старых друзей. Только построили дом побольше, чтобы места хватило для всех.  Ведь теперь они больше не странствовали, и те, кто хотел послушать песни, сами приезжали к Жоакину.
Лишь для дона Рауля и донны Элоизы друзья делали исключение: каждый год они  приезжали поздравить Альвара с днем рождения и привезти новые мази, масла и притирания.
Дорога была недолгой – замок располагался совсем близко от границы Лотарна. Между ними было всего три дня пути. А если вскачь – так и за пару дней можно добраться.
После рождения Марины Жоакин и Жозеф продолжали посещать замок вдвоем, без Анны. Жозеф к тому времени поселился в домеЖоакина. Он стал вторым отцом для маленькой Марины. Может быть, она напоминала ему жену? Или дочь, которая умерла, едва успев родиться?
И конечно, конечно, он смастерил для девочки арфу – золотистую, легкую, с певучими серебряными струнами. Когда Марина взяла ее в руки, струны сами запели. И вслушавшись, она различила звуки: «Ил…ла….нари…»

Глава 4

- Я приказываю тебе прекратить кощунственные речи, Саварен, - повторил жрец.
Юный служитель посмотрел на него простодушным взлядом.
- Я не сказал ни одного кощунственного слова, святой отец, - в его голосе слышалось искреннее удивление. – Я всего лишь спросил: если Великий Отец создал все в этом мире – кто создал его самого?
- А еще ты спрашивал, может ли Отец создать существо более могущественное, чем он сам, позволяет ли его всемогущество создать камень, который он не сможет поднять, - и прочий вздор.
Саварен хотел ответить, но сдержался и потупил взор.
- Если я еще раз узнаю, что ты продолжаешь богохульствовать, - изгоню тебя из храма, - пообещал жрец. - Ты пришел учиться служению, а не смущать умы. А теперь иди. Ночь проведешь перед алтарем в покаянной молитве.
Саварен поклонился и вышел прочь.
Похоже, впрямь пора уходить. Ему до смерти надоел Великий Отец, который даже шуток не может понять. Видимо, он трус, скрывающийся за спинами своих служителей, и к тому же самволюбленный болван, требующий беспрестанных восхвалений.
Когда-то Саварен пришел в храм в поисках знания и могущества. Теперь он знает все, чему смогли его научить жрецы. А могуществом они и сами не обладают – кроме той власти, которой их наделил король. Прикажи его величество упразднить храмы и разогнать жрецов – и все они будут способны лишь просить милостыню на дорогах.
Нет, это не то, чего он искал. Ему нужно подлинное знание, дающее власть над материей. Если Великий Отец владеет этим знанием – он явно скрывает его от служителей.
А может быть, никакого Отца нет, и его придумали жрецы, чтобы держать простаков в невежестве и страхе.
Саварен вспомнил рассказ путника, год назад попросившего приюта в храме. Странник был родом из Айриэнса -  маленькой страны к  северу от Аргоны.  Ее жители поклонялись Великой Матери.
Путешественник рассказывал о бесконечном милосердии богини,  красоте ее храмов, окруженных яблоневыми садами, и об юных жрицах в белоснежных одеяниях. Последние особенно заинтересовали Саварена – к женщинам он  всегда питал слабость.
Бессонная ночь в огромной холодном храме стала последней каплей. Вместо молитв Саварен представлял себе юных дев в коротких белых туниках, едва скрывающих их соблазнительные тела.
Наутро он пришел к жрецу и сообщил, что покидает храм, не преминув на прощание спросить, может ли Великий Отец создать квадратный круг с восемнадцатью углами.
До Айриэнса Саварен добрался легко. Он давно тренировал свое тело на выносливость, заставляя его обходиться сутками без пищи, воды и сна. Ему было интересно узнать пределы своих возможностей, а то и расширить их.
Страна Богини была удивительно красива. Здесь не было диких лесов и неприступных гор с быстрыми ледяными реками, как в Аргоне.  Айриэнс утопал в цветущих садах, среди которых тут и там виднелись маленькие белоснежные храмы, похожие на изящные беседки.
Пожалуй, теперь можно отдохнуть. Давешний странник рассказывал, что здешние служители богини на редкость гостеприимны. Саварен зашел в приглянувшийся ему сад и направился к белому строению. Здесь его постигло первое разочарование: вместо юных полуодетых дев возле входа сидела старушка – правда, с удивительно благообразным лицом.
Саварен вежливо поклонился и попросил позволения отдохнуть с дороги.
- Ты из Аргоны? – спросила пожилая женщина на его родном языке.
- Вы знаете аргонский язык?
- Я сама оттуда родом. Приехала сюда девчонкой – да так мне полюбились эти места, что навсегда осталась. Здесь и замуж вышла, и детей вырастила. А теперь решила поселиться поближе к Матери.
- Значит, служительницами матери становятся лишь после того, как вырастят детей?
- Вовсе не обязательно. Среди жриц полно молоденьких. Моя дочка служит в соседнем храме. Богиня всех принимает, у кого к ней душа лежит. Да ты заходи, сынок – дорога небось была нелегкой.
Саварен благодарно кивнул и вошел. Храм внутри был ярким и нарядно изукрашенным, словно праздничный зал: повсюду цветы, разноцветные ленты и яркие нарядные вышивки.
Молоденькая жрица в белом одеянии вытирала пыль с хрупкой фарфоровой вазы. Девушка напомнила Саварену красавиц, которых он воображал себе в то время, как ему следовало молиться. Он весело рассмеялся. Девушка удивленно взглянула на него, и он подмигнул ей.
«Кажется, мне здесь понравится», - подумал он.

Глава 7

Когда Марине исполнилось пятнадцать лет, окрестные юноши начали всерьез засматриваться на нее. Она была с ними приветлива и дружелюбна, как Жозеф с женщинами – но сердце ее оставалось свободным. Вместо того, чтобы гулять с поклонниками в апельсиновых рощах, она предпочитала приходить к своему старшем другу в мастерскую, молча наблюдая  за рождением струнных, духовых, клавишных и вовсе непонятных инструментов.
А порой Марина одиноко сидела по берегу моря, играя на арфе. К ней слетались мелодии - яркие как бабочки, певучие как птицы. Она подпевала им на неведомом языке – непонятном, но красивом языке своего ИНОГО детства.
Иногда к ней прилетали песни без слов. Они не успокаивали, а скорее тревожили, будто пытались о чем-то напомнить. Их Марина не пела, а насвистывала, словно призывая кого-то невидимого откликнуться за звук, понятный лишь ему.
И тогда Жозеф подарил ей флейту.
Марина решила найти подходящее место, где можно учиться  играть. Она пошла вдоль берега и увидела грот, которого никогда не замечала прежде. Странно: она думала, что знает эти места вдоль и поперек.
Она зашла внутрь и приложила флейту к губам. И в ответ на первый звук…
- Фагоур, наконец-то ты пришла! Я так долго тебя ждал…
Марина плохо помнила, что с ней сталось. То ли она потеряла сознание, то ли, наоборот, нашла – но мир превратился в сияющие волны света. У нее закружилась голова. Она снова выдохнула внутрь флейты – и свист превратился в тонкий луч, а на его другом конце был Он, которого она никогда не видела, но знала всегда.
Она начала подниматься по лучу  - то ли наяву, то ли во сне, то ли просыпаясь и вспоминая.  Тот, кто был наверху, протянул ей руку. Ее голова уже не кружилась, и она все лучше различала формы среди пляски света. Вот она уже наверху, и мастерская совсем как у них дома внизу  - то есть, это там все такое, как здесь.
«Наверху то же самое, что и внизу» - сказала она неведомо откуда взявшиеся слова и засмеялась.
Они оставались вместе три дня. Внизу никто не заметил отсутствия Марины – в Плотном Мире время течет по-другому, это всем известно.
Что они говорили друг другу? То, что все влюбленные после долгой разлуки. Как она там? Не волнуйся, там вовсе не так плохо, даже очень хорошо, то есть, без тебя не очень, но теперь ты вспомнила, и мы сможем встречаться чаще, или, может, вернешься,  ты же понимаешь, что пока не могу, лучше покажи, что ты создал за это время, Боже, какое чудо, ты тоже времени не теряла, раньше ты не умела петь, а что это за флейта, уж не ты ли ее вообразил, да и арфу заодно, арфу точно не я, а флейту мы вместе – хорошо у нас вышло, тебе нравится?

Через три дня она вернулась вниз. И вскоре поняла, что ждет ребенка.

Глава 8

В плотном мире многое устроено непонятно и неудобно. Казалось бы, родился человек – и чудесно!  Ан нет – все должно быть по правилам, чтобы мать замужем и отец при семье. Иначе плохо встретят неправильного пришлеца, а то и помогут вернуться откуда явился, с матерью заодно.
Марина знала: родители ее в обиду не дадут. А вот дитяти плохо придется. Помощи у любимого просить бесполезно – он такой гадости, как сплетни, пересуды да взгляды острее ножа, вообразить не сможет. Одно поймет: что плохо им здесь. И назад заберет, слушать ее возражений не станет.
Тогда она пошла к Жозефу и сразу же спросила:
- Вы меня знаете всю жизнь. Скажите, я когда-нибудь врала?
Он изумленно посмотрел на нее.
- Понимаю, - быстро продолжала она. - Тогда послушайте - только дайте слово, что никому не расскажете, ни маме, ни папе, никому на свете…
После ее рассказа он долго молчал. Бедная девочка, какой мерзавец мог обмануть ее? Такими сказками утешаются, когда правда совсем уж невыносима…
Марина прочитала его мысли по глазам. И  добавила:
- Если бы это была несчастная любовь, я бы Вам так и сказала. Клянусь. Я бы не стала врать.  Зачем это мне нужно?
- Может быть, вы просто поссорились? – медленно  проговорил он, тщательно подбирая слова. – И ты хочешь ему отомстить?
Еще не закончив, он почувствовал, что говорит глупость. Марина и мстительность?  Невозможно!
Она вздохнула:
- Я сказала Вам правду.
- И что же ты хочешь?
- Я прошу Вас помочь мне, - сказала она серьезно. – Я прошу Вас  жениться на мне. Или просто объявить людям, что я Ваша жена. Все останется как сейчас, я не буду мешать Вам. Конечно, если, - добавила она, замявшись, - Вы не хотите жениться на ком-то по-настоящему…
- Я гожусь тебе в дедушки…
- Знаю.
- Любой юноша с радостью…
- Я же Вам рассказала. У меня есть НАСТОЯЩИЙ муж…
- Ну, хорошо, - поспешно прервал он. – Настоящий так настоящий.
- Все-таки Вы мне не верите. Думаете, что я сошла с ума, да?
- Не верю, - честно признался он. – Но это неважно. Ребенок будет нашим, раз ты этого хочешь. Хотя… Если вспомнить, как мы с твоей мамой вылечили папу…
- Вот именно! – перебила Марина. – Папа даже песню об этом написал! Значит, Вы и сами знаете, что под землей есть другой мир. Так почему Вы не верите, что над землей тоже есть разные миры?
- Я бы хотел в это верить,- вздохнул Жозеф. – Но когда посмотришь, что творится на свете… Если твой, как ты говоришь, настоящий муж может сотворить все, что пожелает, - почему в мире столько зла?
- Муж тут ни при чем, - терпеливо объяснила Марина. – Я ведь Вам рассказала…
- Да, ты рассказала, что люди стали плотными. Но почему он не может вообразить, что все снова захотели вернуться в его сад?
- Люди должны сами этого захотеть,- вздохнула  Марина. – Я затем и пришла, чтобы им напомнить. Правда, пока что у меня не очень хорошо получается – даже  Вы мне не верите.
- Я уже и сам не знаю, верю я тебе или нет, - проговорил Жозеф. -  Но иногда мне кажется, что кто-то помогает мне писать музыку. 
- Муж сказал, что флейту вы с ним делали вместе.
- И арфу тоже?
- Нет, создавать арфу он не помогал. Я думаю, что арфа вообще не из его мира. Ведь миров-то много.
- Пока мне хватит и одного, - решительно заявил Жозеф. – А про другие расскажешь как-нибудь потом.

… Без сплетен, конечно, все равно не обошлось. Кумушки обоего пола судачили о том, с чего это вдруг самая завидная невеста в городе выходит за старика, да еще и за нахлебника. Видно, непроста… А он совсем спятил – вот уж и вправду седина в бороду… Рогов захотел, старый дурак…
Но в доме Марины червивым речам места не было. Родители удивились, конечно, - не такого мужа они для дочери ждали – но у каждого своя судьба. А внуку они всяко были рады.

И все бы хорошо, да только черви проснулись. Видать, опасность почуяли. И поняли: пора в бой.

Глава 11

Через три дня императорские войска вошли в Лотарн.
Жоакин был сразу же арестован.
Анна добилась приема у начальника полиции – ей помогли влиятельные пациенты. Он был вежлив, но неумолим. «Император – отец народа, - объяснил он. – Кто оскорбляет его, тот посягает на сам дух нации. Наша сила в единстве. Лично я Вам сочувствую – жена должна защищать мужа, иначе семейные устои рухнут. Но Империя – большая семья, и отщепенцы нам не нужны».
Он что-то еще говорил про общественную пользу, необходимость подчинить эгоизм интересам общества и воспитание путем примеров - но она уже не слышала. Мертвые железные слова били ее по голове, словно кувалды, впились в нее, как шипы. В ее голове возник жуткий невозможный образ: заросли железных колючек, раздиравших ее сердце на лоскуты.
Когда она вернулась домой, там были солдаты с приказом о конфискации имущества бунтаря. Семье надлежало освободить помещение в течение 48 часов, взяв с собой лишь то, что можно погрузить  на одного ишака. Кони подлежали конфискации в пользу армии.
- Нужно уезжать из этой страны – медленно сказал Жозеф.- Ему мы уже не поможем. Нужно спасать ребенка. Он бы и сам об этом попросил, если бы мог.
- Вам и вправду нужно немедленно уезжать, - ответила Анна. – А мне бежать незачем. Я свое прожила – и  нечего мне здесь делать, когда он уйдет. Пойдем со мной,- добавила она, обращаясь к дочери, - мне нужно на прощание поговорить с тобой, пока нас еще не выкинули отсюда.
Она привела Марину в комнату, куда ей прежде не было доступа, наложила на нее руки, передавая ей целительский дар, надела ей на палец кольцо с черным камнем, вручила шкатулку с драгоценными маслами и благовониями и письмо к дону Раулю с донной Элоизой. Затем обняла ее, сказала: «Береги ребенка» и попросила уезжать скорее, не дожидаясь публичной казни отца.
В доме уже вовсю рыскали солдаты – искали золото и драгоценности. Музыкальные инструменты им были не нужны – они забрали только барабаны, а прочие разрешили взять с собой.
Жозефу удалось спрятать рукопись друга – солдаты не заметили ее, увлекшись поисками добычи.
Вскоре все трое покинули дом. Им милостиво позволили взять каждому по ишаку, и еще одного -  для вещей.

Анна поселилась в заброшенном домике, где когда-то жил Жозеф. Он почти развалился, но ей нужно было лишь дождаться смерти мужа. Она была уверена, что ждать придется недолго.
Через несколько дней она стояла на площади и  смотрела, как казнят бунтовщиков. К тому времени она уже знала и  про покушение, и  про женщину, медленно и мучительно умирающую в далекой безжалостной империи. «Как глупо,- думала Анна. – Я могла бы ее спасти. Мы все могли бы жить. А вместо этого – смерть. Зачем?»
Она не знала, кого спрашивает, и не ждала ответа. Слова помогали ей немного заглушить боль от колючек. Вот узники направляются к эшафоту. Она стояла совсем рядом. Только не плакать. Жоакину сейчас нужны все его силы, чтобы умереть как подобает. Она должна ему помочь.
И тогда она запела – ту самую песню, которая помогла ей вывести душу любимого из подземного мира. В этот раз она спустится за ним. Миров много – так на прощанье рассказала ей дочь. В каком же мире они встретятся с Жоакином? Скоро она это узнает. А сейчас ей нужно допеть.
Она чувствовала, что впадает в транс. Время замедлилось. К ней приближался один из солдат – видимо, хотел заставить ее замолчать. Он подходил все ближе, пока не оказался внутри нее. Она расширялась, и становилась всем, и все были одним, но не знали этого, и потому так мучили друг друга.
- Бедный глупыш, - прошептала она солдатику, и он застыл на месте.
Вот ее муж поднимается по ступенькам. Он смотрит на нее. Улыбается. Машет ей рукой. Значит, она спела все как надо. Сейчас она станет птицей – и они улетят.
Топор со стуком опустился, и Анна снова вернулась назад, на рыночную площадь с воздвигнутым на скорую руку помостом, с которого только что скатилась голова ее мужа.
Теперь можно было плакать. Она отвернулась и быстро пошла прочь – скорее, скорее, почти бегом. Прочь из города, от людей, от того, что когда-то было жизнью.
Наконец-то она в пустыне. Можно отдохнуть. Анна легла на песок.
Ей стало легко. К ней снова пришла песня – новая и незнакомая. Наверное, эту песню прислал Жоакин. Она помогла ему уйти, а теперь он помогает ей.
И Анна запела, глядя на звезды. Одна была особенно большой и яркой. «Это его душа, - подумала она. - Скоро мы будем вместе».
Ее голос расширился, заполняя пустыню и Лотарн, долетая до аргонских гор, по склонам которых ехали ее дочь с мужем, спеша в ожидающий их дом, где появится на свет ребенок, которого Анна так и не увидит.
А умирающая женщина в далекой столице бессильно закрыла глаза, словно поняла, что для нее больше не осталось надежды.

…Гонец, которого Джулиан отправил в Лотарн втайне от отца, вернулся с печальной вестью. Да, он расспрашивал жителей, как приказал его высочество. Похоже, что  Анна и вправду была великой целительницей. Но теперь это не имеет значения: ее тело нашли в пустыне через несколько часов после казни мужа.
Джулиан вздрогнул. Он представил себе мертвую женщину среди песков.
- Мне рассказали, что когда-то Анна спасла Жоакина от укуса змеи…- продолжал гонец.
- Наверное, она его очень любила,- глухо проговорил принц.
- Их считали на редкость счастливой парой,- кивнул гонец.
Они помолчали. Джулиан изо всех сил сдерживал слезы. Затем овладел собой и пошел к матери.
Диана сидела рядом со своей госпожой. Лицо девушки было измученным, вокруг глаз темнели черные круги – она не спала уже несколько ночей.
- Отдохните, Диана, - предложил Джулиан,- пусть кто-нибудь сменит Вас.
- Ее Величество просит меня остаться с ней до конца,- устало ответила фрейлина. – Она говорит, что ей легче, когда я рядом.
Императрица приоткрыла глаза.
- Диана,- прошептала она. - Откройте  мою бюро и достаньте шкатулку. Да, вот эту, эмалевую. Заберите ее себе. Откроете, когда я умру. Там письмо к моему банкиру и кое-какие безделушки.
- Ваше Величество…
- Этого Вам хватит, чтобы покинуть двор и жить безбедно. Мой муж не любит Вас, я знаю. Но я прошу Вас остаться еще на три года – пока принцу не  исполнится восемнадцать. А до тех пор не покидайте его. Обещайте мне это.
- Клянусь, Ваше Величество.
- А теперь идите к себе. Я хочу остаться со своим сыном.
* * *
Марина с Жозефом вошли в домик Анны. Марина бессильно опустилась на кровать – у нее начинались схватки.
- Может быть, доедем до замка? – спросил Жозеф. – Там тебе будет гораздо лучше. И ребенку тоже.
- Не могу, - проговорила Марина. – Пожалуйста, зажги огонь и согрей воды. Очень хорошо, что ребенок родится в этой комнате, раз уж  нам пришлось уехать далеко от моря.
В это время Художник взял черный луч. Обычно он не любил этот цвет, но сейчас ему захотелось посмотреть, как сияет золото на бездонно-темном фоне. И он представил  себе золотую точку, с каждой минутой разгоравшуюся все ярче.

Конец 1 части

Отредактировано Mariza (Чт, 7 Янв 2010 23:24)

Спасибо, будем штукатурить.

Большое спасибо, но я так и не поняла, в каких единицах измерялось время, скажем, в эпоху Ренессанса.

А это и есть детская сказка.

Возможно.

То есть, детская сказка не может быть хорошей книгой?

Он не сплетал его из ветра. Он его просто воображал.
Скажите, а книга Бытия - плохая книга? "И сказал Бог: "Да будет свет" - и стал свет".

Тогда Булгаков тоже навязывает.
"Меня поразила не столько ее красота, сколько никем не виданное одиночество в глазах". Причем он Маргариту не описывает. Кроме цвета волос.

Я поняла.

Прошу прощения: я прошу обратной связи и тут же спорю. Но у меня впечатление, что Вы просто предлагаете мне сменить стиль или написать другую книгу.

Долго гуглила на тему измерения времени.
Вот, нашла: "Это потом в Вавилоне разделили сутки на часы и минуты"
http://www.iile.ru/focus/8/tehno1_fr.html

Дальше рассказывается о различных видах часов, но у всех механических часов современные циферблаты.

Можно.

Впадает в отрешенность? Как-то странно звучит.

Можно, но эмаль - это не краска, а способ инкрустации. "Эмали и камеи".

Когда - тогда?
У меня:
1) Во-первых, альтернативный мир
2) Во-вторых, нет привязки к конкретному времени.

Есть некие атрибуты средневековья (менестрели), Ренессанса (сама атмосфера), а характеры героев вообще скорее современны. Потому я и выбрала альтернативный мир с альтернативной религией и историей, в которой есть банкиры, полиция, сладкий шоколад и достаточно высокая степень женской эмансипации. Таковы законы этого мира.

Культа богини в Европе тогда тоже не было. И из мира в мира люди не перемещались.