Часы, или о вреде дальтонизма
Рассказ о том, что точная оперативная информация необходима всегда

Рассчитывая, что потомок пойдет по его стопам, мой отец настоял на том, чтобы меня отдали в спецшколу с изучением английского языка. Так как то, чем он занимался у себя на службе, не знаю, как называлось официально, но, по сути, представляло собой технический и научный шпионаж в области нефтепереработки и нефтехимии. Для чего углубленные знания языка были просто необходимы. Собственно, наверное, я оправдал бы его доверие, если бы Империя не потерпела сокрушительного поражения и не развалилась. Но история не об этом…
Школа, в которую я поступил, находилась вблизи от престижного кооперативного микрорайона, в котором проживали «те, кто ездит». Невысокого ранга, но все же… Внешторговцы, девятые секретари посольств, представители Аэрофлота и Союзтрансавто, и прочая, прочая, прочая… И посему учителя в нашей спецшколе постоянно получали сувениры и подарки «made in…»: косметику, зажигалки, импортные сигареты, а то и что посерьезнее – короче, были мои учителя «зажравшимися».
Отец мой тоже постоянно мотался в разные страны загнивающего Запада, но если что и привозил из поездок, то только документацию с грифом «top secret» и какие-то подозрительные образцы. В самом лучшем (для меня) случае к этим служебным грузам добавлялась пачка жевательной резинки. Но это случалось редко… Так что ни о каких подарках и «презентах» от моего родителя учителям и речи быть не могло.
В форме и при орденах отец почти никогда не ходил. Не надел он форму и в тот день, когда повел меня записываться в школу. К тому же, в анкете он указал местом работы какую-то безликую в/ч или п/я с длиннющим номером, который, естественно, ничего не говорил непосвященным в хитросплетения «большой политики». Так что, с точки зрения моих преподавателей, ребенком я был бесперспективным. В смысле: ничего с них не получишь. Ну, а раз так…
Если бы можно было создать шкалу градации подонков и мрази, то на первое место я бы поставил тех, кто может гнобить детей. И не важно – в связи с чем. Пьешь ли до беспамятства, педофилией ли страдаешь, выслужиться ли хочешь, выгоду какую-то с этого можешь поиметь – без разницы! Все равно: такое существо даже человеком называться недостойно! И даже для животного сравнение с этим созданием будет оскорбительно…
Короче: в нашей школе учились не только детишки «тех кто ездит». Еще имелось некоторое, правда очень не большое, число обычных детей. Тех, чьи родители вкалывали на заводах или в НИИ и не могли делать подарки «made in…». Вот на этих-то детишках учителя и отыгрывались за тех, кому нельзя было поставить лишнюю двойку или вызвать в школу родителей без риска остаться без очередного «презента». «Отверженным», то есть мне и моим товарищам по несчастью, доставалось же по полной программе. Даже с лишком. «За себя, и за того парня»…
Было и еще одно. Ну, не могла советская школа набирать детей только по принципу «где родители работают». Имелась квота на детей, живущих рядом. Но ведь такой  ребенок занимает место, которое вполне мог бы занять сын уборщицы из посольства СССР в Обезьянии, или дочка водителя ассенизационной машины советского торгпредства в Мартышкании! Которые постараются обеспечить своим отпрыскам повышенное внимание педагогического состава славной спецшколы скромными, но прочувствованными подношениями. И что нужно сделать, чтобы это осуществилось? Правильно: освободить место для детей, чьи родители не разгибаясь пашут в три смены без отпуска на просторах негостеприимных, отсталых и загнивающих  Черномазий и прочих Негритосий! И привозят оттуда эти символы буржуазного разложения: джинсы, магнитофоны, французские духи и прочую дрянь, которую потом станут назойливо совать отнекивающимся и отбрыкивающимся высокоморальным, добродетельным педагогам…
Именно поэтому количество двоек у меня превышало мыслимые пределы уже в первом классе, а наш классный руководитель (заслуженный учитель РСФСР!) прозрачно намекала моим родным, что мое место – в школе для умственно неполноценных.
Но мои родители решили не сдаваться. Моя мама, уже тогда кандидат наук, рьяно взялась за мое образование, и в результате я  знал столько, что ставить мне двойки было бы просто неприлично. А то ведь можно и напороться, что в советские времена было делом простым: явится комиссия из РОНО и – привет! И тогда – до свидания, а вернее – прощай замечательная школа, презенты и вообще. Можно даже  и с Москвой попрощаться: в сельских школах был вечный некомплект персонала…
Так что жизнь моя несколько успокоилась и упорядочилась. Отличником я, правда, не стал – презентов-то нет, но с троек на четверки перебивался и ладушки.
Оставалась, правда, еще одна проблема. Взаимоотношения с классом. Ведь большая часть моих одноклассников была из этих, из «полезных». Очень быстро «элита» сообразила, что если, скажем, поколотить безответного Саньку всем классом, или затолкать не менее безответную Ленку в мужской туалет, то ничего особенного за это не будет. Даже замечания в дневник не запишут. Так, пожурят и все. А вот если Санька, сопротивляясь, кому-то нос расшибет, или Ленка, отчаянно брыкаясь, кому-то что-то порвет или расцарапает, вот тогда можно смело бежать к учителю и жаловаться. Тогда на следующее утро Санькин отец – плотник в районной больнице, или Ленкина мать, которая на заводе Войкова трудится, явятся пред светлые грозные очи педагога. И будет после этой воспитательной беседы Санька еще неделю садится осторожно-осторожно, чтобы не повредить ненароком место приложения воспитания, а Ленка еще пару дней слезы глотать…
Но со мной нашему классу не повезло. Нет, я не был самым сильным в классе, и особо крутым бойцом тоже не был. Постоять за себя мог, но против всего класса… Да бестолку! Только вот дом, в котором я жил, был от кирпичного завода и ребята в нашем дворе между собой дружили крепко. И получалось так, что вот поколотили меня дети оч-чень ответственных товарищей, бескорыстно трудящихся на благо Родины «взагранице», а на следующий день – надо же какая незадача! – совершенно случайно повстречались в своем дворе с хмурыми отпрысками рабочих кирзавода.  Которые на несколько лет постарше и изрядно посильнее… Больно, обидно, а главное – жаловаться не на кого! В первый раз увиделись. И теперь только о том и мечтают, чтоб в последний…
Хотя «элита» и не отличалась большим умом и сообразительностью, но два и два она сложить все же могла, и сделать вывод о мистической взаимосвязи коллективных избиений моей скромной особы с неприятными встречами в своих дворах сумела. Пусть не сразу, но сумела. Так что через некоторое время меня оставили в покое, справедливо рассудив, что себе дороже. Но ведь в детском коллективе ребенок не может зависнуть «между небом и землей». Так что постепенно я оказался, ну, если не среди «элиты», то, по крайней мере, в числе допущенных…
Так вот. Детишки в нашем классе, где-то классу к пятому, стали уже хвастаться друг перед другом тем, что привезли их предки «оттуда». У кого-то – маленький кассетник, у кого-то – прикольный ранец-рюкзак, кроссовки, ручки, пеналы и тому подобное. Дальше – больше. Нет, все нормально: надо ж похвастать хоть чем-то, особенно если бог силой, красотой или, скажем, умом обделил. Зато вот, кроссовки. Белые…
Однажды пришел такой «счастливец» в класс и показал всем часы. Настоящие Seiko. Водонепроницаемые. Противоударные. С автоподзаводом. Красивые. Отец привез…
В принципе, мне на эти часы было наплевать, но когда он завел свою шарманку, какие, мол, это прекрасные часы в десятый раз, мне вдруг стало как-то обидно. Или завидно. В общем, проняло…
С независимым видом, завоеванным кулаками ребят с нашего двора, я подошел поближе и гордо сообщил:
- У меня не хуже.
И предъявил старенькие часы «Победа», которые в незапамятные времена мой дед подарил моему отцу.
Гордый сейковладелец смерил презрительным взглядом произведение советского точмеха и, самодовольно усмехнувшись, заявил:
- Я свои могу в воду сунуть – и ничего!
В подтверждение своих слов он открыл кран и сунул руку с часами под струю воды.
- Подумаешь. Я так тоже могу.
«Победа» отправилась вслед за Seiko. От воды она, разумеется, защищена не была, но механизм был хороший, да и за тридцать лет своего существования пережил еще и не то. Так что мои часы гордо отсчитывали секунды, наплевав на внешние неблагоприятные условия.
Сейковладелец почувствовал, что престиж его часов падает и сказал:
- Я их могу глубоко под воду сунуть.
Так как на Химкинское водохранилище в разгар зимы идти никто не собирался, а другой глубокой воды поблизости не было, я уверенно соврал:
- Я тоже!
Сейковладелец задумался, но на помощь к нему пришел один из его прихлебал:
- А вы их на урок в стакан с водой положите…
Сказано – сделано. В столовой немедленно сперли стакан, наполнили водой и, точно проверяя на приверженность к нечистой силе, утопили наши часы. Раздался звонок, мы, осторожно чтобы не расплескать, внесли стакан в класс и аккуратно поставили на задней парте.
Весь урок мы с сейковладельцем провели так, словно сидели не на скамейках, а на кактусах. Как там наши часы? Ну как там?..
Но вот, наконец, урок закончился, и все дружно помчались выяснять: кто же победил?
Вытащенные из воды Seiko честно работали. «Победа» - тоже. Правда из нее пришлось тайком вытряхнуть воду, но кого это волнует?! Ничья…
- А я могу свои часы об стену кинуть и им ничего не будет! – подрагивающим голосом заявил сейковладелец.
С этими словами он не сильно кинул свои часы в стену. Желающие проверить, тут же подобрали их с пола и убедились, что Seiko работают как часы. Жаждущее зрелищ общество вопросительно повернулось ко мне.
- Я – тоже! – гордо произнес я, и не слишком сильно отправил «Победу» на стыковку со стеной. Поднятая с полу «Победа» уверенно шла. Соревнование явно зашло в тупик, но тут…
- А вы часами поменяйтесь и киньте их об стену!
Не раздумывая о последствиях, сейковладелец схватил мою «Победу» и от всей души запустил ее в стену. Поднятые с полу часы шли, но вот стекла в них не было. Даже непонятно было, куда оно делось…
Но противник рано радовался. Мой отец, заботясь о гармоничном развитии сына, большое внимание уделял моему спортивному воспитанию. Пришло время применить полученную физподготовку на практике…
Seiko врезались в кафельную стену туалета с такой силой, что одна из плиток треснула. Наверное, они были противоударными, но на удары такой силы и злости жители страны Восходящего Солнца явно не рассчитывали. Поднятые с пола Seiko.были мертвее мертвого. И даже еще мертвее…
Обалдевший недавний сейковладелец потряс свои часы, покачал их, а потом с ревом кинулся на меня. Ну, это мы уже проходили. И не раз…
Через пару минут бывший обладатель уникально-замечательных часов был повержен в прах. Полежав во прахе, он поднялся и с воплем «Все расскажу!» смело метнулся в сторону учительской. Я понял, что над моей головой сгущаются тучи.
Прогноз не подвел. Через пять минут после начала следующего урока я был приглашен в кабинет директора. Директриса, монструозная баба с трясущейся головой, долго читала мне нотацию о вреде зависти, о товариществе, о бережном отношении к вещам и о том, что цену вещам надо знать… Затем весь ее спич был изложен в моем дневнике, и было высказано пожелание увидеть завтра моего отца. Дабы он ответил перед отцом пострадавшего за огрехи в воспитании сына…
Домой я вернулся с тяжелым сердцем. Будущее рисовалось мне исключительно в черном и его оттенках. Прощайте мультфильмы, сроком эдак на месяц, прощайте прогулки во дворе и его окрестностях на тот же срок,  прощай кино и мороженное. Жизнь казалась беспросветной и бессмысленной…
Отец пришел в тот день со службы поздно. Увидев запись в дневнике, услужливо предоставленную ему моей бабушкой а его тещей, он задумался и надолго замолчал. Потом попросил меня рассказать все, что произошло. С максимумом подробностей. Выслушав мой рассказ, он странно хмыкнул, потом сказал «ладно», и не наложил никакого взыскания. Что удивило и обрадовало, хотя и не исключало возможности того, что он решил обдумать способ и меру наказания в спокойной обстановке. А уж потом, обдумав все, вывалить мне на голову казни египетские…
Но на следующее утро никаких санкций не последовало, а мой батя, облачившись к моему изумлению в форму, с орденами на груди сказал мне только: «Пошли», и уверенно зашагал вперед.
В школе в столь ранний час было еще тихо. У дверей директорского кабинета уже маялся мужик в дубленке а рядом – его отпрыск, бывший сейковладелец. Отец сказал мне «подожди», постучался в кабинет, и вошел. «Дубленка» рванул за ним, а мы остались у закрытой двери. Из-за нее тут же послышались завывания директрисы и басовые раскаты «дубленки».
Бывший сейковладелец поглядывал на меня злорадно. Его воображение уже рисовало ему сладостные картины моей исполосованной ремнем задницы и прочие, не менее приятные его исстрадавшейся душе зрелища. Я же раздумывал, не сообщить ли ему о том, что его ожидает, когда, по истечении срока наказания, я все же выйду во двор и сообщу своим друзьям о новоявленном Иуде. Но пришел к выводу, что до угроз опускаться не стоит, и старательно пытался сообразить: какие доводы я смогу привести в свое оправдание? Получалось не очень, но я старался…
Увлеченные каждый своими мыслями, мы не заметили, как за дверью все стихло. Дверь совершенно неожиданно распахнулась. Из кабинета вылетел «дубленка», дико огляделся, увидел своего сына, радостно бросившегося навстречу отцу и… отвесил ему такого леща, что даже мне стало его жалко!
- Идиот!
С этими словами «дубленка» развернулся и помчался к выходу. А на пороге появился мой отец в сопровождении директрисы. Она что-то порывалась ему сказать, но он, легко обогнув ее, подошел ко мне. Потрепал по волосам, бросил на прощание «иди, старайся», и зашагал по коридору. Подтянутый, ловкий, в шинели  с подполковничьими погонами и синими петлицами…
Я так и не узнал тогда, что произошло в кабинете директрисы. Уже много позже, через несколько лет, моя мать поведала мне о событиях того утра.
В сером сумеречном свете зимнего рассвета, ни директриса, ни «дубленка», не разглядели цвета петлиц на шинели и просветов на погонах. Спутали синее и голубое. Они решили, что неведомая  им в/ч или п/я – какая-то авиационная часть. Ну что для них, «хозяев жизни», какой-то военлет?! И они смело бросились в атаку…
Директриса вопила, что таким, как я, место в колонии для несовершеннолетних, что я позорю звание пионера, что все учителя и весь класс стонут от меня и моих диких, безумных выходок… «Дубленка» подпевал, упирая в основном на то, что часы эти очень дорогие, и что он жаждет получить не только моральное, но и материальное возмещение…
Отец молча слушал, дав обоим выговорится. Лишь когда он уловил, что оппоненты пошли по кругу, он поднял руку:
- Секундочку. Я хотел бы уточнить: наши ребята (легкий кивок в сторону «дубленки») решили выяснить, какие часы лучше? Произведенные в СССР или в капиталистической Японии? Как я могу судить, они пришли к само собой разумеющемуся результату: советские часы лучше. Конечно, они могли бы и не проверять очевидные факты, но ведь дети… Что с них возьмешь?...
Первой избавилась от дальтонизма директриса. Она вдруг с ужасом поняла, что еще пара обвинений в мой адрес, и следующим местом ее работы будет школа в Моршанске. Если только (с учетом ее фамилии) не в Биробиджане.
А отец между тем продолжал:
- Мне, конечно, очень неудобно, что мой сын ввел вас в такие расходы. Правда, я не совсем понимаю, почему вместо того, чтобы купить своему сыну лучшие в мире и, кстати, недорогие советские часы, вы решили потратится на сомнительную продукцию капиталистической страны, где рабочие стонут под непосильным игом капитала? Но если это для вас – серьезный расход, то я настоятельно прошу вас передать мне чек на эти часы. Я возмещу вам их стоимость…
«Дубленка», к тому времени тоже «прозревший», вдруг вспомнил, что во Внешпосылторге, где он имел счастье трудится старшим помощником младшего товароведа, есть представительства не только за рубежами СССР, но и в союзных республиках. Потрясенных видением торгпредства РСФСР в Таджикской ССР, он тут же начал бормотать, что никакого возмещения ему не надо, что он, собственно, только хотел попросить, чтобы его сына не наказывали и пр. и т.п. Отец милостиво внимал…
Когда «дубленка», в запале, договорился до того, что пойдет и немедленно накажет сыночка за искажение фактов, отец поднялся:
- Прошу простить. Мне пора на службу. Думаю, машина уже подошла, – и двинулся к выходу.
Проходя мимо «дубленки», он не удержался, небрежно бросил к глазам руку, и продемонстрировал ошалевшему внешторговцу часы «Слава»:
- Лучшие в мире. Ведь если бы это было не так, не стал бы Юрий Владимирович ими награждать, как вы считаете?
… Весь оставшийся год моя успеваемость была такой, что если бы не разбитое окно и не раковина в классе, которую я сломал своим одноклассником – быть бы мне отличником!

Необходимые пояснения:
Синие петлицы и просветы погонов были у войск ГБ. Юрий Владимирович - Андропов, тогдашний председатель КГБ