Войны крови – 1
Восхождение
Грузовик что проехался по мне и моей жизни я и не помню. Помню, как шагнул от ларька на разогретый солнцем асфальт, испуганные глаза мамы и ощущение ее теплой руки, которая с неожиданной силой толкает меня в сторону. Потом, что–то заслонило солнце, глухой удар и ощущение полета. А потом легкое движение полета резко сменилось на тягучее и медленное движение. Нет, это было совсем не так как во сне, когда движение приятно, а картинки, словно из рекламных проспектов. В этот раз все было по–другому. Я не только ощущал себя подвешенным в воздухе, но и видел происходящее так ясно, словно оно происходило на самом деле. Меня затягивало в воронку вместе с густым и тягучим желе. Пока я находился на периферии этого движения. Но я не обольщался шесть или около того, оборотов, и я буду точно в центре.
Движение было медленным и неотвратимым. А там, в центре воронки туманными тенями, ритмично мелькали лопасти какого–то механизма. И я словно знал, что от этого мелькания, в конце концов будет мне полный абзац и капец.
Эта мысль заставила меня двигаться в противоположном направлении, но то, что было вокруг, было слишком густым и двигалось неотвратимо. Пометавшись, я то впадал в истерику, то придумывал новый способ покинуть тягучий кошмар. Пару раз я даже пытался проснуться, но от этих попыток становилось только хуже. На какое–то время желе становилось более жидким, что позволяло мне продвинутся на пару метров к краю, но затем, что–то происходило, и я оказывался в еще более густом месиве.
В конце концов, я так устал, что какое–то время просто безучастно ждал, пока лопасти не перемелют меня словно кусок мяса. Уже можно было разглядеть отдельные части машины, что втягивала меня в свое нутро, как меня вдруг осенило. Ведь если это мой сон, то я тут хозяин?
Почему–то я не стал делать кисель вокруг меня более жидким. Сразу я сконцентрировался на самом механизме.
Сначала я стал представлять себе, что он вдруг остановился, потом, что стал двигаться в другую сторону. Ничего не помогло. И только тогда, когда я стал представлять себе, что от тяжелой массы, что давит на лопасти, от них потихоньку начинают отваливаться кусочки, дело пошло.
Я сразу сконцентрировался на том месте, где лопасти крепились к оси. Сначала кисель вокруг лопастей стал немного темнее, а затем вообще черным. Не отвлекаясь ни на что, я сконцентрировался, как мог на проклятой мясорубке, пока с легким звоном, не отломилась сначала одна, потом другая, а затем и остальные лопасти.
Проснулся я от яркого света бьющего прямо в глаза. Проморгавшись кое-как я оглядел обстановку вокруг. Больничная палата, с кучей каких–то приборов.
Почти сразу же в палату быстрым шагом вошла девушка, и остановилась возле меня.
– Проснулся? Вот и здорово. Есть хочешь?
Почему-то я сразу обратил внимание, как она говорит. Быстро словно боится, что ее перебьют. У нас в школе так говорили, когда хотели чтобы учитель думал, что они все знают.
И еще…
Она совсем не улыбалась. Даже не делала попытки. Нервно теребила свой халатик, быстро переставляла какие–то склянки, и все говорила, говорила, говорила.
Но в отличие от нее, у меня с головой было все в порядке. И мне не надо было складывать два и два, чтобы понять, ЧТО именно произошло в моей жизни.
– Мама… Папа… – Я сглотнул, преодолевая сухой ком в горле. – Что с ними?
И мгновенно, по сбившейся походке, по испуганному взгляду, понял.
Все.
Их нет.
И, уронив голову на подушку, завыл, срывая голос.
Дежурный врач, просматривавший истории болезни, услышал странный, рвущий перепонки звук, и выронив от неожиданности папки с бумагами на пол, кинулся на второй этаж откуда доносился этот нечеловеческий вой.
И уже вбегая в палату, успел увидеть, как тряпичной куклой валится на пол безвольное тело медсестры, и мелкой искристой крупой осыпаются оконные стекла.
Мальчишку конечно жалели. Потерять в один день и отца и мать, было жутко. Но главврач, очень хотел большой красивый внедорожник, на котором так здорово катать медсестер, и где есть место для других забав, что не глядя, подписал заключение о переводе парня в психоневрологический диспансер, в простонародье именуемый «психушкой».
Ушлая сестра покойной, затеяла это все с видами на огромную трехкомнатную квартиру в центре Москвы. А имея такие виды, была весьма щедрой.
А парень? Без семьи, протекции, и всего прочего, что обеспечивают папа с мамой, был все равно обречен. Если не на иглу наркомана, то на бутылку уж точно.
Муж Вали, клерк из Минздрава, сделал так, что клиника, куда определили Сашу, находилась даже не в другом городе, а в небольшом райцентре, негласно служившем местом ссылки для таких как он неудобных пациентов.
Минздрав в бозе почившего СССР развалился, и районные больницы, диспансеры и клиники принимали иной раз столь странные формы, что любого специалиста, будь он хоть светилом с мировым именем, хоть просто старательным выпускником «медина», при попытке разобраться в структуре такого заведения неминуемо хватил бы удар. Отделения, где непонятно кого лечили по непонятно каким методикам, VIP-палаты, в которых новых хозяев жизни выводили из запоев, спецбоксы, где за немалую плату бились в ломке головой об мягкие стены несовершеннолетние наркоманы – потомки состоятельных родителей…
Вот в такой спецбокс по настоянию родной тети и перевезли безучастного ко всему Сашу.
В какой–то степени Сашке повезло. Он оказался изолированным от других пациентов и иных реалий психбольницы Его просто «передерживали», чтобы сначала взяться за него по-настоящему, а потом, сломленного морально и психически без помех отправить в интернат для таких же, как он бедолаг.
А Саша понемногу оживал. Его уже не так мучили кошмары, в которых он убегал от взбесившегося грузовика, и безуспешно пытался спасти Папу и Маму.
Таблетки он не пил принципиально. Это еще от папы осталось. Тот тоже никогда не пил никаких лекарств, но, кстати, никогда и не болел. Вообще семья Васильевых была странной с любых точек зрения. Они даже обыкновенный чай никогда не пили. Вместо чая, мама Саши, заваривала ароматные травяные сборы, которые привозила откуда-то из деревни.
Папа работал где-то в министерстве, и часто бывал в командировках. Достаточно редко бывая дома, он всегда привозил из командировок разные вкусности, которые мама и сын с удовольствием поедали.
В эти дни, они вместе шли куда-нибудь гулять, и обязательно заходили в магазин игрушек.
Иногда заходила тетя Валя. Но мама не очень-то жаловала родную сестру. В основном за то, что та была полной противоположностью маме. Валя обожала сериалы, смотрела «Конюшню–2», и иных тем для обсуждения с сестрой – доктором философских наук, себе не представляла.
Папа же наоборот, относился к Вале снисходительно, и на все гневные тирады мамы, что–то долго рассказывал о тупиковых ветвях эволюции, и прочих непонятных вещах.
Странно, но снисходительно–внимательный папа вызывал в Вале куда более сильную реакцию, чем открытое неприятие мамы. Но у них в доме всегда можно было одариться какой-нибудь вещичкой или еще чего перехватить, так что Валя скрипела зубами, но от визитов не отказывалась.
Но все это было теперь в прошлом.
Молодой организм быстро брал свое, и как только утихла черная тоска, Саша стал вставать, и даже делать гимнастику. В свои четырнадцать лет, он был достаточно крепким мальчиком. Тут были виноваты и гены – отец происходил из старинного казацкого рода, и сам Александр большую часть своего свободного времени, которое его одноклассники тратили на первое знакомство с водкой, сигаретами и девочками, Саша, как он говорил, «упирался рогом» в спортзале. Его как-то раз зазвали на вечеринку, что устраивали в квартире одного из одноклассников, по случаю отъезда родителей на горный курорт. Но ему не понравилось. Табачный и еще какой-то смолистый дым, запахи немытых тел и спирта, какофония несущаяся из колонок… Он очень быстро ушел оттуда.
А по дороге домой, все сравнивал пахнущий сосновой смолой зал Додзё, аккуратных подтянутых мальчишек и девчонок, с такими не похожими на них одноклассниками.
Но о чем бы он ни думал, все равно мысли его словно бумеранг возвращались к тому дню. Мог ли он помочь? Почему он, такой собранный, вдруг так расслабился?
Глядя на лето за убранным в толстую решетку окном, Сашка вдруг представил себе их уютную квартиру, и теплые мамины руки, и резко дернул решетку на себя.
Вопреки ожиданиям, она, пусть немного, но поддалась. Сашка внимательно, сантиметр за сантиметром осмотрел окно и решетку.
Не ремонтировавшийся с царских времен корпус прогнил насквозь и стальные прутья еще способные удержать буйного, но не вполне нормального человека, уже были не способны противостоять человеку пусть и не очень сильному, но изобретательному. Был бы кусок металла… Но единственным металлическим предметом в комнате была кровать накрепко привинченная к полу, и с наглухо заклепанными сочленениями.
Пока мозг торопливо перебирал варианты, Сашка вдруг поймал себя на мысли о том, что ему вовсе не безразлично окружающее. У Александра вдруг появилась цель. Сбежать из психушки. Что он будет делать потом, его как-то не очень беспокоило. Как крайний вариант, всегда оставался Додзё. Куда можно было прийти хоть ночью, и не бояться быть выгнанным наставником.
Шальная мысль молнией прострелившая его голову, заставила его нервно ходить взад вперед по крошечной обитой мягкими матами комнатенке.
Мысль о побеге из душных и враждебных стен, туда, в лето захватила его целиком. Он не животное и не позволит держать себя в клетке!
Инструмент… Без инструмента, а точнее без маленького куска твердой стали, и думать нечего, выкорчевать решетку. Но где его достать?
Саня облазил всю комнату, в поисках такого предмета, и естественно ничего не нашел. Но словно чувствуя близкий запах такого нужного ему металла, повторял попытки раз за разом, пока не обессилел.
Умом он конечно же понимал, что никакого железа, в комнате для буйных быть не может по определению. Но он еще понимал то, что живет не в Германии, где то, чего быть не может, не может быть никогда. В России, даже в камере для смертников, рабочие могут оставить, а контролеры не заметить огромного гаечного ключа.
Мысль о куске стали захватила его целиком.
«Нужное вам знание, всегда рядом. Необходимо только отделить его от шума, что не дает вам покоя. Настройтесь на это знание. Придайте ему эмоциональную окраску. Только не очень сильную. Придайте ему запах. Ищите запах, ищите эмоцию…»
Слова Наставника вспыхнули в голове словно транспарант. Саша усилием воли успокоил дыхание, затем пульс, и медленно погрузился в медитативное состояние. Обычно ему требовалось от пяти до десяти минут чтобы поймать нужный настрой. Но тут все получилось намного быстрее и словно само.
Нетвердой походкой лунатика, парень подошел к двери, и провел чуткими словно у слепого руками по волнистой обшивке.
Через несколько сантиметров, он нащупал едва заметный бугорок тянувшийся словно шов, вдоль складки покрытия стены.
Едва скрепленный хлебным мякишем шов беззвучно разошелся, и в крошечном кармашке из выщипанного поролона, пальцы нащупали прохладный материал.
Словно удар, мгновенно подскочившая температура, и резкое сердцебиение, вернули Сашку на землю. Аккуратно, словно боясь сломать, он вынул из обшивки стены нож.
Не кухонный огрызок измочаленный долгими годами службы, и не тряпичное изделие безвестных китайских мастеров. Полоса остро заточенной стали с рукоятью обмотанной скрученными в плотный жгут и пропитанными воском веревками.
Почти ломая, он заставил себя положить нож на место, и лечь.
Теперь у него есть не только цель но и средство.
Дело за малым.
День за днем он медленно подтачивал дерево вокруг решетки, ослабляя ее крепление. Хорошая сталь клинка успешно справлялась не только с деревом, но и с камнем, в который были вмурованы горизонтальные прутья.
Ему оставалось уже совсем немного, когда однажды ночью, он был разбужен запахом гари. Он походил по комнате, принюхиваясь, затем шагнул к двери и приблизил лицо к дырочке, что заменяла глазок.
Сомнений не было. Дым шел из коридора.
Он сначала тихо, затем сильнее забарабанил в дверь, но мягкая обшивка гасила почти все звуки. Затем он услышал крики санитаров, и их беспорядочную беготню.
Зазвенели выбиваемые стекла, и крики стали громче.
Он все ждал, что дверь откроется, и его выведут наружу, но запах дыма становился все сильнее, звуки все тише, а помощь не прибывала.
И тогда он решился.
Быстро подскочив к окну, схватился за прутья руками и дернул что есть силы на себя. Массивная решетка скрипнула, слегка поддалась одним краем, но устояла. Сашка еще несколько раз попытался выдернуть прутья, но только сбил дыхание.
В комнате стало ощутимо жарче. Он оглянулся в сторону двери и замер. Дырка в двери светилась красным словно лампочка.
В отчаянии, он рванул прутья, и чуть не упал под тяжестью вышедшей из пазов решетки. Затем он рукоятью ножа раскрошил стекло, и перегнувшись через подоконник посмотрел вниз.
В свете выбивавшихся из оконных проемов языков пламени, он разглядел и куст под деревом, и клумбу чуть в стороне.
Взобравшись на подоконник, Сашка аккуратно свесил ноги и качнувшись прыгнул вперед. Приземляясь, чуть не вывернул руку с зажатым в ней ножом, но, мягко перекувыркнувшись, встал на ноги. Тело и голова действовали, словно отлаженный механизм. Первым делом он спрятал нож в импровизированных тряпичных ножнах под курткой больничной пижамы, и рысью, на полусогнутых, метнулся к противоположному крылу больницы, где располагался приемный покой и склад.
На его счастье, весь персонал и больные находились сейчас со стороны фасада, где шла эвакуация. Часть санитаров не занятых имитацией борьбы с огнем, выводили людей и сажали их на траву перед входом. Тех, кто буянил, осаживали электрошоком и дозой транквилизатора из пневмоинъекторов.
Но все это сейчас мало заботило Александра. Негромко ругаясь, он с помощью ножа, пытался взломать дверь черного хода. Наконец проржавевший замок, видимо посчитав свою миссию по сопротивлению взлому законченной, сдался.
Пробравшись по короткому, захламленному до потолка коридору, Сашка попал в небольшой зал, куда выходили несколько комнат, и вел коридор на улицу и вовнутрь больницы.
Дымом уже не просто пахло, но уже удушливо воняло. Особенно это было заметно после глотка свежего воздуха на улице.
Дверь камеры хранения тоже не сопротивлялась долго. Александр просто отжал ее от косяка лезвием ножа и проскользнул внутрь.
Ему требовалось нечто неброское, и практичное. Не заботясь о порядке, он выдергивал с вешалок одежду и примерял ее, приложив к плечам. Наконец что–то похожее было найдено. Дешевый спортивный костюм, и такие же кроссовки.
От костюма отвратительно пахло какой–то синтетикой и дезинфекцией. Преодолевая брезгливость, Саня натянул одежду и прислушался. Судя по мельканию в окнах, света проблесковых маячков наконец–то пожаловали пожарные. Он выполз в коридор, и был неприятно удивлен, что от плотного дыма, видимость в коридоре практически отсутствовала.
С короткой мыслью: «Форт–Байярд, блин» он на ощупь двинулся в обратный путь.
Несмотря на то, что психбольница была объектом первой категории, пожарники ухитрились приехать с пустыми баками. Пожарный гидрант не работал, и машины развернулись, уехав за водой.
Во всей этой суматохе, никому не было дела до мальчишки в спортивном костюме, прошедшем с независимым видом мимо орущих друг на друга главврача с брандмейстером, мимо скучающих милиционеров, и канувшем в короткую летнюю ночь.
Утро он встретил на губернском железнодорожном вокзале, куда добрался ночной электричкой. Прокантовавшись пару часов, он сел на электричку в Москву.
Почти совершенно пустой вагон пах мочой и зиял разбитыми по давней российской традиции стеклами. От окон неприятно тянуло прохладным ветерком, и Сашка был вынужден сесть подальше оказавшись на одной лавке с благообразным седым монахом в черной рясе опиравшемся на красивый резной посох. От нечего делать, Сашка украдкой рассматривал большой серебряный крест, резкие черты лица и невероятные светло–голубые глаза старика.
Погруженный, как казалось, в свои мысли старик не замечал пялящегося на него пацана, и лишь мерно покачивался в такт вагону.
Сашка естественно много раз видел церковников. И в торжественных парчовых одеяниях, и вот как этот, во всем черном. Но было у монаха нечто такое, что резко отличало его от других. Сашка попытался ухватить мелькнувшую на периферии сознания мысль, и через секунду понял. Старик, по сравнению с другими людьми выглядел так же, как выглядит бронетранспортер рядом с обыкновенной машиной. Спокойствие, уверенность и полное пренебрежение тем, что казалось важным остальному человечеству. Из знакомых Александру людей, так выглядели отец, его старший брат – дядя Володя, и Наставник.
Додумать мысль он не успел.
Двери в вагон резко открылись, и в поле зрения Сашки нарисовалась четверка босяков интернациональной наружности.
Без лишних слов они принялись потрошить сумки пассажиров, затыкая вопли глухими зуботычинами.
До них с монахом оставалось лишь пара метров, когда бандиты взялись за ехавшую рядом семью. Отец, с мамой и маленьким сыном.
Почему–то для Сашки было особенно нестерпимо именно то, что маленький, лет восьми мальчишка будет свидетелем унижения мамы и папы.
Он встал, и пересиливая шум громко сказал.
– А теперь повернулись, и ушли.
Он не знал, что говорят в таких случаях. Эту тему Сэнсей как–то не раскрывал. Поэтому сказал первое, что пришло в голову.
Бандиты сразу оставили в покое семью и, скалясь щербатыми зубами, подошли поближе.
– А ты у нас типа Брюс Ли? Произнес низкорослый бандит в мятом пиджаке и украшенный такой же несвежей кепкой.
Двое уже глумливо поигрывали ножичками, а четвертый из-за узости прохода вынужденный стоять в арьергарде, доставал из сумки бейсбольную биту. Но, несмотря на внушительные габариты, и огромные кулаки, его опасность Сашке не показалась значительной. Глаза у босяка были абсолютно тупыми, а движения выглядели заторможенными.
– Не, братва. Мы не будем его резать. – Продолжал выкобениваться коротышка. – Мы его сейчас прямо здесь разложим и попользуем. А? Кто желает маленькую мальчишескую попку?
Это было уже слишком для пацана только что оставшегося с миром один–на–один. Он поймал момент, когда коротышку качнуло вперед и, используя ручку на сидении как опору, сдвинул тело вперед и влево, а прятавшаяся до этого момента правая рука с ножом метнулась к горлу коротышки.
Молниеносный удар, подельники не заметили. И лишь тогда, когда коротышка зажавший рану обеими руками, булькнул что–то невнятное, и упал им под ноги, в ужасе отшатнулись. А Саньке было уже все фиолетово. Он был готов сражаться хоть с армией бандитов. Легко балансируя на кончиках ног, он стоял в боевой стойке, ожидая продолжения.
И оно последовало. Хотя и не так, как предполагал Санька.
Стоило одному из бандитов выдернуть из-под полы ствол, как из-за спины что–то свистнуло и башку бандита просто снесло ударом посоха.
Парень еще не успел удивиться, когда старик совершенно сделав совершенно невероятное для его возраста движение, перескочил через барьер образованный спинками сидений, и двумя точными ударами выскочившего из посоха лезвия, прикончил остальных бандитов.
Все это заняло у старика едва ли больше секунды. Он деловито обтер лезвие кепкой одного из убитых, крутанул навершие посоха, и с металлическим щелчком, сталь скрылась внутри.
– Спасибо, – услышал, словно со стороны Сашка свой голос.
И, как будто из него вынули все кости, мешком осел на сиденье.
Сашку не просто мутило… Его выворачивало словно он нажрался шавермы на захолустном вокзале.
– Ничего, – с улыбкой ответил монах, устраиваясь напротив. – Еще соберешь грехов…
Внезапно он прищурился и, внимательно посмотрев Сашке в глаза, произнес:
– Ох, ты ж, – и волоком перетащил его в самый конец быстро пустеющего вагона. – А ну держи, – и ловко скинув с головы цепь креста, сунул его Сашке в руки.
– Не молчи, – теребил монах Саньку. – Повторяй за мной: Господи, да прости прегрешения наши, и ворогов побитых упокой…
Поначалу не понимая ни слова, из тех, что произносил его ворочающийся с трудом язык, Сашка словно входил в транс. Только этот был наполнен не жесткой концентрацией боя, а мягкой, словно лесной родничок, солнечной влагой.
Отошли куда–то прочь проблемы и горести, а было только ощущение теплого солнечного шарика в груди.
Он открыл глаза. Крест в его руке светился мягким желтым светом, и слегка пульсировал в ритме биения сердца словно живой. Он поднял глаза и встретился взглядом с совершенно ошалевшим, истово крестящимся монахом.
– Удивил ты меня, отрок, – произнес монах после того, как крест вернулся на свое место. – А ты кто вообще таков? Из каких будешь? – И, перехватывая взгляд Саньки оглядывавшего «поле боя», добавил, – Об этом не беспокойся. Милиции ни на этом, ни на следующем перегоне нет. А иначе как бы они тут промышляли?
И была в голосе старика такая уверенность, что Санька, не утаивая ничего, рассказал всю свою печальную одиссею.
– Воистину, чудны дела Твои, – вновь перекрестился монах. На мгновение словно прислушался к чему-то, затем достал из складок рясы вполне современный мобильник, нашел нужный номер, и отрывисто произнес несколько фраз.
Пребывающему в легкой эйфории, Александру было на все решительно наплевать. Мир сиял красками звуками и запахами, словно его оттерли от толстого слоя пыли.
Он не заметил, как сначала замедлился, а потом и вовсе остановился поезд, как его волоком вытаскивают из вагона на пустой перрон, и снова куда-то тащат… Более или менее очнулся лишь в церкви, где монах разговаривал с богато одетым священником.
Он не успел удивиться, как его втолкнули в огромный старый автомобиль, и быстро повезли куда-то.
Через пару часов, они остановились на дороге, простояли минут двадцать, и пересели в подъехавшую «Волгу».
Куда они ехали, Сашку интересовало как-то вяло. Он пару раз вопросительно посмотрел на монаха, но тот успокоительно улыбался, перехватывая Сашкин взгляд, и вновь погружался в свои мысли.
Они остановились лишь пару раз. Когда Сашка просил выпустить его по нужде, и еще один раз недалеко от придорожного кафе. Немногословный коренастый шофер, быстро сбегал за едой, и парень, уничтожив огромное количество продуктов, быстро осоловев, заснул под ровное гудение мотора.
Проснулся лишь тогда, когда машина, съехав с трассы, по накатанной грунтовке углубилась в лес.
И тут Сашку проняло тонким, словно игла страхом. Он быстро обернулся на монаха, и в ответ на незаданный вопрос услышал:
– Поживешь пару дней. Пока все утихнет. Если не понравится, отвезем тебя в любое место на планете.
Так и сказал «на планете», словно говорил о своем огороде. Почему-то именно эта фраза успокоила Александра.
Еще через час, дорога вильнула к бетонному забору, и метров через триста они подъехали к большим черным воротам, на которых, словно звездочки на воротах армейской части, тускло поблескивали серебристые кресты.
К удивлению Александра, машина не заехала в ворота, а высадив пассажиров, развернулась и уехала обратно.
Небольшая металлическая дверь мягко открылась, пропустив их внутрь небольшой комнаты. Сидящий за стеклом молодой монах вскочил, увидев Сашкиного провожатого, и сел только увидев успокоительный жест монаха.
– Отец Сергий на месте?
- Да… Простите, отче, как повелите доложить?
Монах чуть склонил голову:
- Не утруждайся понапрасну, брат мой. Мы по-простому, без доклада, – и спокойно пошел дальше, уже не обращая внимания ни на что вокруг.
И Сашке ничего не оставалось, как последовать за ним.
Двор больше напоминал армейский плац, который Александру однажды довелось увидеть, когда отец взял его с собой в одну из бесконечных командировок. Серый в трещинах асфальт, расчерченный белыми полосами, напоминающий огромное поле для детской игры в классики. Но в отличие от того плаца, который Сашка видел раньше, по этому ходили какие-то мальчишки и девчонки, одетые в странные мешковатые балахоны. Ребята что-то обсуждали, спорили, играли в непонятные пареньку игры. Внезапно, среди них появились двое монахов в рясах и женщина в черном, до пят платье с таким же платочком на голове.
Все девочки и мальчишки помладше тут же построились в колонны и быстро зашагали за женщиной и монахом, чье лицо было скрыто низко надвинутым капюшоном. Ребята постарше построились в несколько шеренг, занимая места в прорисованных квадратиках. Монах вскинул вверх руки – ребята повторили его движение…
- Ну, что ж ты встал, отрок? – монах положил руку на плечо засмотревшегося Сашки и слегка подтолкнул его вперед – Загляделся? Пойдем, сыне, пойдем… Еще насмотришься – как бы не надоело…
Вокруг «плаца», окружая его с трех сторон, стояли дома – обыкновенные трехэтажные строения, в которых не было ничего церковного или мистического. Самые обычные, сложенные из серого силикатного кирпича, с грязными подтеками на стенах. Разве что окна были не совсем обычные: было их много больше, чем положено обычному дому – узких, похожих на бойницы средневековых замков, забранных изнутри серебристыми решетчатыми ставнями. Сашка попытался угадать, в который же из этих домов ведет его легко шагающий старик в потертой рясе. Но как он ни старался, все равно угадать бы не смог: монах свернул на узенькую, вымощенную шлифованными комнями дорожку между зданиями. Она вела к неприметному домику, сложенному из бетонных блоков. Его можно было бы принять за трансформаторную будку или (при небольшой фантазии) – за ДЗОТ, блокгауз или что-нибудь еще такое же, военное, если бы не крест, примостившийся на серой шиферной крыше. Неужели церковь?..
- Вот, отрок, постой пока, – монах остановился у обшарпанной двери. – Думаю, не успеешь заскучать – позовут…
С этими словами он исчез в домике, оставив Сашку размышлять обо всем, что случилось с ним за этот длинный, как целая жизнь, день…
…То, что монах умел драться, меня не слишком-то удивило. Да они, не в пример всяким там восточным буддистским монастырям, свое умение не афишируют, но если задуматься, то ведь Пересвет и Ослябя не в Шаолине воспитывались. А драться умели почище любого мастера восточных единоборств. Куда больше удивляло другое – монах на входе был ВООРУЖЕН. И не каким-нибудь там посохом или булавой, даже не мечом! Я четко разглядел, что ряса у него была перехвачена кожаным ремнем, на котором висела кобура. И в ней был не маленький пистолетик, а что-то вполне серьезное, отдаленно напоминающее «УЗИ». И вообще, странный это какой-то монастырь… если это вообще – монастырь. Обнесен бетонным забором в добрые пять метров – у нас в психушке такого не было! – поверх забора спираль Бруно и в несколько рядов – проволока колючая на изоляторах. Поди еще и какие-нибудь хитрые штучки типа датчиков движения имеются. И это – монастырь? Скорее уж действительно какая-то воинская часть. Если только не концлагерь. Или не что-нибудь похуже…
Чтобы отогнать от себя странные и дурные мысли о тайных лабораториях по изъятию донорских органов, или спецлагерях для особо опасных малолетних преступников, которым Православная Церковь мозги промывает, я принялся внимательно изучать дверь, перед которой стоял. Дверь как дверь – самая обыкновенная. Обита кровельным железом и покрашена светло-коричневой, местами облупившейся, краской. Правда, вот на ней что-то нацарапано. Какие-то геометрические фигуры, отдаленно напоминающие композиции абстрактной живописи. В самом центре двери – квадрат, вписанный в круг, в свою очередь вписанный в квадрат побольше. И буковки по углам каждого квадрата и вдоль окружности. Чего написано – не разберешь, больно уж краской залито, но написано – это точно! И вот голову готов заложить: не обычные это настенно-заборные надписи. Нет тут слов из трех букв, а если есть – так не те, о которых всегда сначала думаешь…
Попытавшись разобрать надпись, я приложил палец к надписи внутри окружности и медленно повел им слева направо, в тщетной надежде определить буквы наощупь. ОЙ!..
Ошарашенный Сашка стоял перед дверью и пялился на светящуюся надпись, проявившуюся под его пальцами. «Обышедше обыдоша мя, и именем Господним противляхся им. Не умру, но жив буду, и повем дела Господня». Он не понимал, что она означает, лишь смутно улавливал общий смысл. Это была какая-то защита против… против… А против кого? Против тех, кто не верит в бога? А зачем? Здесь-то таким откуда взяться?..
- Отрок Александр, – голос из-за двери – звучный, глубокий – принадлежал не монаху. – Восшествуй, отрок Александр.
И Сашка «восшествовал». Взявшись за ручку двери и потянув ее на себя, он почувствовал легкий зуд, словно к металлу было подведено небольшое напряжение. Но ощущение тут же прошло, а дверь распахнулась неожиданно легко, словно ее кто-то подтолкнул изнутри.
Он оказался в комнате, которая странным образом одновременно напоминала декорации к какому-то историческому фильму. Вот только к какому? И что это могла быть за история, если на стенах, среди густо висевших икон, то тут, то там оказывались фотографии, изображавшие отнюдь не только священнослужителей в рясах. Прямо напротив входа висела фотография, на которой несколько человек в военной форме и лихо заломленных беретах стояли на фоне горного пейзажа и белозубо улыбались в объектив. Чуть в стороне, рядом с образом Николая-чудотворца притулилась маленькая пожелтевшая карточка в серебряной рамке, на которой гордо восседал человек в старинном мундире и каске, увенчанной двуглавым орлом. И уж совсем невероятным были огромный топор-бердыш, смирно стоявший в углу рядом с длинноствольным карабином…
В центр удивительной комнаты за столом, на котором стоял письменный прибор из серого полированного камня и ворохом лежали какие-то бумаги, сидели три человека. Один из них был старый монах, приведший его сюда, чьего имени Сашка так и не удосужился узнать. Вторым был священник средних лет – румяный, широкоплечий, с мощными руками, в которых он рассеянно вертел большой серебряный крест. Третьим был сухощавый монах неопределенного возраста, со странно темной кожей и большими чуть на выкате глазами. Он, не мигая, смотрел на вошедшего паренька, и, казалось, пристально его рассматривал. Затем произнес, обращаясь к монаху:
- Хорош! Ай, хорош, отец Деметрий…
- Лови! – неожиданно выкрикнул широкоплечий здоровяк и сильно, без замаха метнул в опешившего Сашку свой крест.
Посещения Додзё и занятия с наставником не прошли даром. Одним плавным движением Александр развернулся и не поймал, даже не подхватил, а словно вынул из воздуха летящий крест. И снова почувствовал тот же зуд, как и при входе. Крест точно нагревался, но не обжигал, а наливался мягким, успокаивающим теплом…
- Подойди-ка ко мне, сынок, – священник неопределенного возраста поманил Сашку к себе.
Александр подошел и… с большим трудом ему удалось удержаться, чтобы не отшатнуться: священник смотрел сквозь него немигающими остановившимися глазами. Он был слеп!
- К-как же это вы? – только и смог выдавить из себя Сашка. – К-как же т-так?
- Чтобы видеть, сыне, не обязательно иметь глаза, – наставительно произнес монах. – Сердце куда зорче глаз.
- Спасибо, отец Деметрий – поблагодарил слепой священник и неожиданно погладил Сашку по голове – Сынок, ты ведь проголодался? Сейчас мы чайку заварим, вот…
Он встал и легко, словно и не был слепым, пошел по комнате. Точным движением воткнул в розетку вилку электрического самовара, достал из шкафчика, висевшего на стене чашки и тарелки. Сгреб со стола бумаги на один край, расставил посуду. Вынул откуда-то большой каравай ржаного хлеба, глиняную кринку с молоком и деревянную миску в которой лежали медовые соты. Подвинул к пареньку хлеб, молоко, мед:
- Ешь, сынок, ешь. Это так – перекусить, с дорожки. После вечерять со всеми пойдешь.
Священники смотрели, как Сашка ломает хлеб, как прихлебывает из чашки вкусное, свежее, неснятое молоко, как ищет, куда бы деть воск от изжеванных сот. Слепой отец Сергий гладил паренька по голове и приговаривал:
- Насыщайся, сынок, насыщайся. Чистая кровь – она ведь многого не потребует. Простая пища ей слаще яств заморских. Кушай, Олекса, кушай…
Он кончил ворковать за секунду до того, как я понял: еще один кусок – и я просто лопну. Встал, собрал посуду:
- Пойдем отроче. Простись с духовным своим.
- С кем, извините?
Отец Деметрий поднялся и чуть приобнял меня за плечи:
- Ты, сыне, не бойся. Многое тут сперва тебе не понятным покажется, не ясным. А ты – верь. Верь, и все случится по вере твоей и по слову Господню. А я тебя не забуду, сыне. Отец Сергий меня духовником твоим поставил – так тому и быть, коли ты не воспротивишься…
Он смотрит на меня каким-то долгим, пронзительным взглядом, и мне становится ясно: он очень хочет, чтобы я «не воспротивился». Наставник? Он будет моим наставником?
Должно быть, последнее я произнес вслух, потому что отец Деметрий кивнул:
- И наставлять я тебя стану, и укреплять, коли ты вдруг в сомнения ударишься…
- А вы… вы научите меня вот так, посохом?..
- Отчего же? Научу, да ведь здесь и иные, получше меня учителя сыщутся. А вот чему другому, чему нельзя всех скопом учить, тому уже я тебя один поучать стану. Или не я…
Он положил мне руку на лоб и на мгновение замер. Потом шагнул назад, широко перекрестил и протянул пахнущую травами и ладаном руку, которую я поцеловал без какого-либо внутреннего противоречия. А ведь если бы мне кто-нибудь сказал, хоть три дня назад, что я руку чью-то целовать буду – уж точно решил бы, что такому предсказателю в психбольнице самое и место!
Деметрий уже ушел, а я все еще стоял, ровно дурачок, и улыбался ему вслед. Отчего-то мне было так хорошо, так спокойно. Словно бы и не было ни месяцев в «санатории», ни гибели родителей. Словно я нашел своего близкого родича. Очень близкого. Как отец или мать…
Отец Сергий уверенно вел Сашку между домами. Он держал свою руку на плече паренька, но не для того, чтобы тот вел слепца, а с тем лишь, чтобы Сашка сам не заблудился между совершенно одинаковыми домами. Он твердо направлял Александра на нужные дорожки, в проходы между зданиями, и они двигались так быстро, что скорее медленно бежали, чем торопливо шли. Наконец, возле одного из домов – такого же трехэтажного и серого, как рядом стоящие близнецы-братья, отец Сергий остановился. Чуть постоял и зашагал к дверям.
Не успел он постучать, как дверь распахнулась, и перед священником и слегка обалдевшим от множества событий Сашкой возник серьезный хлопец саженного роста, одетый в нечто среднее между рясой и туникой. При виде отца Сергия, он коротко, словно на тренировке карате или дзюдо, поклонился, после чего с любопытством уставился на Сашку.
- Отрок Николай… – благословил детинушку (дежурного?.. часового?..) отец Сергий. - Что, отец Александр, у себя ли?
- У себя, отче, у себя. Вас проводить?
- Не утруждайся, отрок, не утруждайся… Мы уж сами как-то… Вот, нового товарища и брата вам сыскали, – и священник чуть подтолкнул Сашку вперед. – Чистая кровь, чистая душа. Хорош ли на твой взгляд, отрок Николай?
- Поглядим, – ответил Николай, и с улыбкой хмыкнул. Сашке вдруг стало обидно: ни фига себе! Значит для отца Сергия – хорош, а для тебя, орясина – «поглядим»? Не, ну, ты наглый…
Большое помещение, заставленное кроватями и покрашенными в одинаковый желтый цвет тумбочками, разделял широкий проход, выстеленный серой метлахской плиткой. Все так же неспешно и размеренно шагая, отец Сергий подвел Сашку к простой двери, за которой была совсем маленькая комнатка со столом и десятком разнокалиберных стульев вдоль стен. Мужчина, сидевший за столом, поднял голову и тут же встал:
- Отче?
- Сиди, сиди, - Сергий махнул рукой. - Вот послушника тебе привел. Примешь?
Внимательный взгляд серых глаз словно разобрал Саньку по частям и заглянул в самые глубокие уголки.
- Посмотрим… - произнес Александр и неожиданно тепло улыбнулся.
Так для Сашки началась новая жизнь. Оставив старые вещи у отца эконома, он переоделся в такое же, как у всех одеяние из мягких прочных штанов, и неожиданно оказавшейся очень удобной короткой рясы-туники. На ноги полагались шнурованные сапоги. Ко всему прочему выдали еще легкие кроссовки, куртку из непромокаемого материала и небольшой рюкзак зеленого цвета с массой карманов.
За заботами подошло время обеда и его проводили в столовую, которую начали заполнять неожиданно серьезные мальчишки и девчонки. Не было привычного шума и крика царящего в подобных местах. Никто не бегал и не отталкивал остальных: Спокойно и уверенно, они заходили в столовую и усаживались за длинные столы стоявшие рядами вдоль стен.
Несмотря на то, что еда уже разложенная по тарелкам, стояла напротив, никто не брался за ложку, как видно ожидая дополнительной команды. И она последовала. Отец Сергий, вошедший в залу, негромко, но звучно произнес:
- Помолимся! Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполняеши всякое животное благоволения.
Слова молитвы Сашка не знал, но старательно повторял за сидящими вместе с ним за столом. Когда молитва закончилась, на свободное место во главе стола сел сам отец Александр и коротким кивком разрешил прием пищи. Неожиданно, еда оказалась не только обильной, но и вкусной. Отвыкший от нормальной пищи новоявленный послушник мгновенно смел полную тарелку ухи, а затем точно так же расправился с кашей и, вздохнув, стал уже гораздо менее торопливо пить душистый чай, заваренный вместе с какими-то травами.
- Можно попросить добавку, но я не советую, - тихо произнес сидевший справа подросток, выделявшийся пронзительно голубыми глазами и коротким ежиком светлых почти белых волос. - После обеда пробежка. Если не привык, может стошнить.
- Понял, - Александр благодарно кивнул. - Куда бежать-то?
- На полигон, – коротко пояснил блондин.
- А далеко?
- Кому как… - беловолосый пожал плечами. – По прямой – километров пять это как минимум. Остальное как у взводного фантазия разыграется.
- Взводный?
- Ну, отец Александр…Ты смотри его так не назови случайно. Он конечно виду не подаст, но…
- А чего так? - Сашка пожал плечами. - Нормальное вроде слово.
- Он бывший командир полка. Гвардейского… - пояснил блондин. - Так что для него это вроде как не очень… Тебя как звать?
- Сашка.
- Влад.
Рукопожатие Влада оказалось неожиданно цепким и мощным, словно у борца.
- Ты как у нас оказался? Из детского дома?
- Не… - Сашка улыбнулся. - Я из психушки сбежал.
- Занятно. - Новый приятель улыбнулся. - У нас уже пятеро таких. Будешь шестым. В основном конечно из детских домов, но есть даже домашние. Ну, это те, у кого родители живы.
Увидев, что все закончили есть, отец Александр поднял ребят и организованно строем повел их в небольшой парк за жилым корпусом.
Дождавшись пока все усядутся прямо на траву, он обвел взглядом подопечных.
- Так. Сегодня у нас пополнение. Хочу представить вам нового товарища. Саша встань так чтобы тебя все видели: Зовут его, как вы поняли, Александр. Он попал к нам из… э… больницы.
- Психушки, - Сашка улыбнулся.
- О! В компании буйных пополнение! – один из сидящих, парень со скуластым азиатским лицом широко улыбнулся и помахал рукой.
Никак не отреагировав на реплику, Отец Александр продолжил:
- Надеюсь, вы поможете ему освоиться и стать полноправным членом нашего братства, – он снова обвел взглядом ребят. - Вопросы есть?
- А когда с оружием начнем работать? - Маленькая хрупкая девочка, поправила рыжую челку и с вызовом посмотрела на наставника. - Вторая группа уже как второй день занимается, а у них и результаты ниже и вообще:
- Гордыня – грех, - Взводный улыбнулся. - Кроме того, не все из вас сдали нормативы ОФП.
- Все! - С обидой в голосе выкрикнул один из мальчишек.
- А новенький? - ехидно поинтересовался наставник. - Вот мы и посмотрим, на что вы годитесь как команда. Сейчас, немножко пробежимся, потом на полосу и посмотрим, чего там для нас приготовил отец Чен. По результатам дня будем принимать решение о выдаче личного оружия.
Ворота монастыря распахнулись и полтора десятка подростков колонной по два побежали в сторону полигона.
Увидев, как вокруг него собираются самые крепкие ребята, видимо, чтобы поддержать, а при случае и понести на себе, Сашка усмехнулся. Десятку он бегал на КМС, и трудностей в предстоящем марше не видел никаких. На третьем километре они, видя, что новенький не собирается снижать темп, распределились по всей группе, следя за тем, чтобы никто не отставал. На восьмом, у всех нашлось дело. Несколько человек уже двигались на буксире, а наставник все наращивал и наращивал темп.
- Ты как? - Рядом с Сашкой пристроился сухощавый подвижный парень, бежавший так легко, словно он летел над дорогой.
- Еще пять-шесть кило - запросто.
- Подбуксирить не желаешь?
- Не вопрос, - Сашка кивнул. - Кого?
- Ленку давай. - Парень показал глазами за спину, где бежала, постепенно отставая в хвост колонны, девушка с развевающимися по ветру стриженными русыми волосами. - Она чего-то никого из нас сегодня не подпускает. Может у тебя выгорит?
Аккуратно подстроившись к девушке явно бежавшей из последних сил, Александр внимательно посмотрел ей в лицо и увидел перекошенное лицо и закушенную губу, по которой кровь уже прочертила красную линию. Не раздумывая больше, он на ходу развязал пояс, завязал на концах петли и сунул одну в руки девушки со словами: «Держи!»
С трудом приноровившись к ее ритму, Александр стал потихоньку наращивать скорость, и через некоторое время они уже бежали в середине группы.
Бег «с прицепом» оказался серьезным испытанием даже для него и последний километр, Сашка двигался исключительно на силе воли.
- Хорошо! – Наставник, казалось, удивленно смотрел на секундомер. – Так, глядишь, и в норматив войдем. - Он одобрительно посмотрел на пытающихся отдышаться ребят. - Сейчас десять минут отдыха, а потом - наша любимая полоса.
- Полоса стандарт? - Александр вращая руками, старательно вентилировал легкие.
- Да, обычная, - подтвердил Влад. - Только без огневого рубежа и рукопашки.
- Ты молодец, - парень, который попросил взять на прицеп девушку, подошел и с чувством пожал руку Александра. - Володя.
- Сашка.
- Теперь смотри, - Владимир показал на начало полосы. - Это так называемая «детская» полоса. Без рукопашки и огневого рубежа. Длина двести метров. Проблем особых нет, исключая время прохождения. Оно как ты уже понял зачетное для всей группы. Поэтому пойдем парами. Тот, кто слабее, впереди, второй на подстраховке. Ты как?
- Нормально. - Александр пожал плечами. - С непривычки немного тяжело было, потом вроде втянулся.
- Это хорошо. - Владимир кивнул. - Ленку сможешь подтащить? У вас вроде нормально получилось.
- Если она не против… - Лена! - Парень окликнул обессилено валяющуюся на земле девушку. - Вставай, и подойди к нам. Нечего на земле валяться.
- Садист, - буркнула девушка но, кряхтя, перевернулась на живот, встала и подошла.
- Вот он будет тебя подталкивать. Если уложитесь в сорок секунд, будет просто отлично.
- Так, Лена, – начал Александр, когда ребята отошли. - Я так понимаю что у тебя с физухой проблемы?
- Временные, - нехотя проронила девушка.
- Ясно, - Сашка кивнул. - Тогда так. Дыши максимально глубоко, руки держи прижатыми к телу, кулаки плотно сжаты. Где можно, я буду рядом, где нельзя, буду позади.
